Да я столько брёл, чтобы вас найти, а вы — «допрашивать»!
— Ты ляг и не вставай! — прикрикнул на него сидевший слева Тимофей Иванович. — А ты как хотел? Мы как тебя нашли, так сразу радиограмму на Большую землю отправили. А оттуда приказ пришёл: допросить и протокол допроса им отстучать. Откуда у тебя немецкие вещи, если ты не немец?
— О-о-о! — застонал, соображая, с чего начать, Максим. — Я у немцев взял, а их медведи сожрали.
— Немцев, значит, сожрали, а тебя нет? Ладно, давай по порядку. Как звать?
— Зайцев Максим. Поймите, немцы у вас под боком! Сюда надо вызывать десант или кого там? Корабли! Хотя лучше с берега, их орудие на море направлено!
Сидевший с протоколом в руках хмыкнул и спросил:
— Партийность?
— Что?
— Коммунист?
— Да при чём здесь партийность? Я же вам про немцев твержу!
— Понятно. Пишу: беспартийный. Корабли, говоришь? Крайнее судно когда у нас было, Тимофей Иванович? Ещё в мае?
Максим сполз по подушке и протяжно вздохнул. Вот тебе и тепло и уют, и сердечное радушие!
— Поесть дадите?
Тимофей Иванович кивнул заглядывавшей через плечо девушке:
— Дашка, принеси ему тушёнку с хлебом.
От этих слов у Максима закружилась голова.
— Так где, ты говоришь, немцев видел? — Тимофей Иванович показал напарнику на стол: — Феликс, подай карту.
Сложенный вчетверо затёртый лист карты был меньше тетрадного листа, и Максим никак не мог сообразить, какой участок острова он показывает. Вдруг перед глазами мелькнуло знакомое название.
— Вот! Мыс Утешения!
— На Утешения? — Тимофей Иванович удивлённо посмотрел на карту. — Феликс, вы же там недавно с ребятами проходили?
— Конечно, проходили! Нет там никого.
— Немецкая база под землёй! Она спрятана в скале! Потому вы её и не заметили.
Максим начинал злиться. Проделать такой путь, чтобы сейчас из него делали полного идиота? Это уже слишком! Несмотря на пытавшиеся его уложить на кровать руки, он сел, выставив из-под тулупа голые ноги.
— Смотрите! — Максим исступленно тыкал пальцем в разложенную на коленях карту. — Вот здесь, у самого берега, есть небольшой причал. Его не спрятать. А рядом утёс. У его подножья и есть вход в базу. А на вершине башня корабельного орудия!
Тимофей Иванович с сомнением посмотрел на Феликса.
— Что скажешь?
— Врёт!
— Что-о? — у Максима от возмущения вытянулось лицо.
— И знает, о чём врёт! Там действительно есть заброшенный причал, сооружённый ещё до войны артельщиками. Я вначале подумал, что он просто не в себе, а теперь вижу, что это хитрый провокатор!
— Сам ты!
Максим хотел схватить Феликса за бороду, но Тимофей Иванович с помощником вскочили и, придавив лицом в подушку, заломили ему за спину руки.
— Всё! Всё! — взмолился Максим.
От боли потемнело в глазах. Но ещё больнее было от обиды.
— Там остались мои товарищи, — он застонал и, распластавшись на кровати, шмыгнул носом. — Я искал вас, чтобы предупредить вас и спасти их. А вы…
— Против нас разыгрывается какая-то хитрая диверсия, — не сдавался Феликс. — А это продажный провокатор, подосланный немцами, чтобы уничтожить нашу станцию.
— То-то и не вяжется. Если бы его подослали немцы, то он был бы в советской форме и с ППШ на шее, и не лежал бы в снегу, обмороженный. А к мысу Утешения, Феликс, придётся сходить ещё раз.
— Нельзя туда вам идти, — успокоившись, Максим снова свесил с кровати ноги. — Нужна помощь, и побольше. Там немцев немного, но они особенные и очень сильные.
— Ну конечно — богатыри из Тюрингии! — хмыкнул Феликс. — Ты лучше расскажи, как ты им продался.
Максим уткнулся лицом в ладони и тоскливо вздохнул.
— Больше всего мне сейчас хочется назвать тебя редкостным мудаком, но боюсь, что вы опять начнёте крутить мне руки. У немцев в плену два моих друга. Над ними проводят страшные опыты. Я с невообразимым трудом выбираюсь оттуда, брожу по тундре, бегаю от медведей, жру птиц и мышей, еле живой приползаю к вам, а вы мне устраиваете допрос с пристрастием и ещё обвиняете чёрт знает в чём. Где справедливость?
Матвей Иванович кашлянул в кулак и, заметив застывшую в дверях с подносом дочку, смущённо сказал:
— Ты пока поешь, а потом ещё поговорим. Ты это… в общем, извиниться никогда не поздно, гораздо страшнее ошибиться. Но всё равно, пока я не получу указаний с Большой земли, ты считаешься под арестом. Что ты нам сейчас рассказал, я, конечно, немедленно передам в управление Главсевморпути, а там пусть они решают, что дальше делать. Пусть хоть сам Папанин сюда летит, мне без разницы, как скажут, так и будет.
Матвей Иванович с Феликсом вышли. На отцовский табурет тут же опустилась Даша и протянула Максиму поднос. На алюминиевой тарелке красовалась сохранившая форму банки тушёнка, а рядом нарезанная половинка хлеба. Почуяв ударивший в нос запах мяса, Максим жадно протянул руки и схватил тарелку. Набив рот, он блаженно зажмурился.
— В жизни не ел ничего вкуснее, — промычал он, раздувая щёки.
Девушка улыбнулась:
— Мы тушёнку сами делаем.
На миг оторвавшись от тарелки, Максим посмотрел ей в лицо. Совсем ещё юная, румяная, с длинной, переброшенной через плечо на грудь косой. От его взгляда девушка залилась ещё большим румянцем.
— Тебя Дашей зовут?
— Ты же слышал.
— А я Максим.
— А это я слышала.
— Кхм!
Разговор не клеился, и Максим, не слишком расстроившись, вновь уткнулся в тарелку. Неожиданно накатила тошнота, и он, скривившись, откинулся на подушку.
— У тебя красивая коса!
— А ты видел некрасивые косы?
— Я вообще никаких не видел. У нас девушки предпочитают совсем другие причёски.
— А у вас — это где?
— Далеко. Сколько я у вас здесь разлеживаюсь?
— Почти сутки.
Максим огляделся: чёрные стены из обструганных брёвен, маленькое окно с подступившим до середины снегом, три деревянных двухъярусных кровати, на полу медвежья шкура, в углу выбеленная печь. Не дом, а избушка из сказки «Морозко»!
— А ты правда мышей ел? — смутившись из-за затянувшейся паузы, спросила Даша.
— Правда. Была какая-то без хвоста.
— А-а. Это лемминг.
В тарелке было ещё полно тушёнки, но от одного её вида вновь подкатила тошнота. Максим
