заставленной вазами с розовыми, белыми цветами и зеленью… Одинокая флейта, звучащая сквозь солнечный свет… Гай и Джино, стоящие рядом. Гай в своем любимом белом… Стайка подружек невесты в зеленых платьях… Они с Николь, смущенно улыбающиеся друг другу перед тем, как спуститься на дорожку сада… Две изображающие цветы девушки, действительно миленькие, как цветочки, как нераскрывшиеся бутончики розы, обе в белых с розовым нарядах… И потом — «Идет невеста». Сияющая Пенни в своем прелестном белом свадебном платье — длинные рукава, узкий лиф, оранжевая отделка, юбка с пышными оборками, шлейф в восемнадцать футов длиной… свадьба, о которой можно только мечтать.
А потом все отправились на прием в Саус-Гарден. Танцевальную площадку окружала вереница маленьких столиков, накрытых розовыми скатертями. На каждом были настоящие цветочные фонтаны, искусно изображавшие участие в торжестве самой природы… Два длинных бара (серебряные корзины и сверкающий хрусталь)… Три буфета с роскошным выбором блюд, массой цветов и олицетворяющими любовь голубками, сделанными изо льда…
Когда все тосты были провозглашены и сама невеста выпила шампанского за Андрианну и за счастливого парня, завоевавшего ее, — «Разве он не самый красивый на свете?» — та, тронутая вниманием Пенни, начала удивляться, почему она так разволновалась. Кроме первой перепалки с Элоизой, все шло прекрасно.
Старые друзья еще со школьных времен… Раздаваемые направо и налево комплименты… Великодушное оханье и аханье по поводу камня в ее обручальном кольце — «Дорогая, тебе может позавидовать сама Лиз Тейлор», — зависть из-за ее ошеломительного мужа… Воспоминания почти забытых эскапад…
Самой значительной в эмоциональном смысле оказалась встреча с Гаем, с ее дорогим другом, таким же, как всегда. Его темные кудри по-прежнему блестели. Правда теперь он отрастил усы. Гай обнял и поцеловал Андрианну, когда они стояли в стороне, а все остальные закусывали и танцевали.
— Энн, как ты думаешь, — спросил он, — у нас с Пенни есть шанс?
— О, Гай, конечно, есть. Все, что вы должны делать, это сильно любить друг друга и не позволять другим людям, другим вещам — неважным, ничтожным — вмешиваться.
— А ты? Этот американец, за которого ты вышла замуж. Ты очень любишь его?
— Да.
— А он? Он любит тебя именно так, как ты заслуживаешь?
Андрианна начала говорить, что надеется на это, но вдруг сильно захотела дать Гаю правдивый ответ, и слегка склонила голову.
— Думаю, он уже любит меня гораздо сильнее, чем я заслуживаю, и я еще долго должна…
— Забавно. Я считаю, ты самая лучшая женщина, которую я когда-либо знал.
Она рассмеялась:
— Вот это забавно. По-моему, правда в том, что ты не очень хорошо знаешь меня. Или, возможно, помнишь ту девочку, которой я была раньше, и память устраивает фокусы. Она всех делает приятно туманными.
— О, я знаю тебя, милая Энни. И иногда, даже теперь я думаю о тебе, не могу спать, вспоминая…
Влажные карие бархатные глаза смотрели на нее, и она вдруг поддалась минутной меланхолической слабости, дотронулась до черных кудрей, ставших вдруг снова такими знакомыми, перед тем как поцеловать Гая в щеку.
Джонатан танцевал, ведя счастливую невесту, не глядя на объятия своей жены и ее бывшего любовника. Перед тем как унестись в танце, Пенни помахала Андрианне и Гаю рукой.
Андрианна опять повернулась к Гаю.
— Знаешь что? — сказала она. — Думаю, нам с тобой нужно бежать. И потом нас, возможно, поймают.
— Как скажешь, Энни. Я всегда говорил, что ты самая мудрая.
Когда Джонатан вернулся за своей женой, он похлопал Гая по спине, поздравил с тем, что тот женился на такой очаровательной девушке, стал танцевать с Андрианной и улыбнулся.
— Теперь я знаю, почему я Эшли Уилкинс. Потому что он Рет Батлер.
Но потом, когда она начала протестовать, что он, а не Гай был лучшим мужчиной в ее жизни, Джонатан пошел на попятный.
— Я имел в виду только внешнее сходство — темные волосы, усы, белый костюм. И присущая южным итальянцам худоба, если я когда-нибудь видел хоть одного.
Андрианна подумала, что Гай был не прав. Самая мудрая не она, а ее супруг.
Ее глазам предстала картина отплясывающих Николь и Гая. Невероятно! Она была уверена, что Николь никогда так не танцевала.
Но та сегодня, кажется, не очень контролировала себя. Возможно, из-за шампанского, возможно, из- за витавших в воздухе чудесных флюидов. Или это просто ее Эдвард, с застывшей на губах улыбкой неподвижно сидевший за одним из круглых столиков, подстрекал ее к подобного рода развлечениям?
Николь, такая потерянная сегодня, что говорила о Джонатане как двадцать лет назад:
— О, Энн! Он очень ох-ох, ля-ля… И я так рада за тебя.
Андрианна была по-настоящему тронута словами Николь. И когда та потом с энтузиазмом выразилась о браке Гая с Пенни: «Это грандиозно», она поняла, что Николь по-настоящему потерянная. Всего неделю назад грядущая свадьба была всего-навсего «рядовой» вечеринкой.
Фотографии…
Она танцует с Джино. Джино, все еще симпатичный, несмотря на годы. Его черные волосы поседели, но были невероятно привлекательны, как у пожилого Марчелло Мастрояни.
— Как твои дела, малютка Энни? Как здоровье? Ремиссия?
— Все прекрасно, Джино. Ремиссия еще держится… очень крепко!!
— Отлично! Прекрасно!
Танцуя, он крепко прижимал Андрианну к себе. Слишком крепко. И посылал ей сигналы, вызывающие волнующие ощущения, пока она не поняла, что это всего лишь старые ощущения… Туманные воспоминания устраивают фокусы…
Вдруг Джино раздраженно сказал:
— Сегодняшняя свадьба… ужасная ошибка.
— Почему ты так говоришь?
— Твоя подруга… эта Пенни. Она не для Гая.
— Она очень любит его, а он ее. Оставь их в покое, Джино.
Насколько она помнила, он поднимал брови все так же грозно.
— Думаешь, я вмешаюсь?
Но теперь она была старше и не испугалась:
— Да, я считаю, что ты можешь.
— Я просто желаю Гаэтано счастья и хочу, чтобы он был настоящим мужчиной.
— Тогда оставь его. Оставь их обоих, Джино, и, может быть, они удивят тебя.
— Нет, — он убежденно покачал головой. — Эта женитьба — ошибка. Отец… мать. Техасцы! Все они заботятся только о грандиозности! Нет. Вместе должны быть вы с Гаем, малютка Энни…
Теперь она знала, о чем думает, что чувствует и помнит Джино. Гаэтано и только Гаэтано. Джино постарел, но не изменился. Он по-прежнему был сначала отцом, а уж потом любовником, и на этот раз Андрианна обрадовалась этому.
— А ты, — сердито пробормотал Джино, — почему ты вышла замуж за этого… за этого американца, за этого Джонатана Веста? Разве ты не знаешь, что американцы и европейцы — все равно что восток и запад? Они не смешиваются. Все американцы возятся со своим долларом. Они не заботятся о семье… о чувствах. Они даже не понимают настоящего значения любви!
Джино должен знать, подумала Андрианна, как он ошибается на ее счет. Но даже если бы ему было
