– А может, вы все же из милиции? Или частный детектив?
– Я пружинных дел мастер! - сердито заявил Прокопьев.
– Вот-вот! - чуть ли не обрадовалась хозяйка. - Пружинных дел мастер как раз им годится. Это как раз для их компании. А с Квашниным вы знакомы?
– При чем тут Квашнин? - напрягся Прокопьев.
– Значит, знакомы, - заключила Ангелина Федоровна. - Или хотя бы слышали о нем. Да как же и не слышать о Квашнине, если вы обедали в Камергерском? Из-за этой закусочной у Даши все беды. Уговаривали мы ее не связываться с Москвой. Куда там! Самостийная! И где она теперь?
– И где она теперь? - встревожился Прокопьев.
– А товарки эти камергерские, - Ангелина Федоровна будто не расслышала вопроса Прокопьева, - еще и поручение сюда отправляют! Что же они вам поручили? И по чьему велению?
– Собственно, это и не поручение, - сказал Прокопьев, - а привет. Просто привет. Узнали, что я еду в Долбню к дяде, вот и… А Даша-то где?
– Откуда они узнали наш адрес?
– От Даши, наверное… Может, из личного дела… А план вашей улицы мне нарисовала Настя- лотошница…
– Какая Настя?!
С вопросом этим, высказанным нервно, на кухню влетела, словно из засады, молодица лет двадцати, ну чуть постарше, схожая с Ангелиной Федоровной цветом и разрезом глаз, широкими скулами, но пожалуй, более чернявая (красная лента в густоте волос) и смуглая. В счастливые свои часы, подумалось Прокопьеву, девушка, наверняка, бывала пригожей, озорной и веселой, но сейчас недоверие к порученцу московских товарок сделало ее раздраженной и даже злой. От матери ее отличали и особенные движения рук, поначалу показавшиеся Прокопьеву странными, вызванными нервическим состоянием Татьяны (Прокопьев слышал о Татьяне от Даши, да и Людмила Васильевна позавчера - позавчера ли? - напомнила ему о ней), но тут он был не прав.
– Какая Настя?!
– Вы так и не ответили, где мне найти Дарью Тарасовну, - сказал Прокопьев.
– Какая Настя? - Татьяна воинственно вскинула руки, и Прокопьев не удивился бы, если бы в них сейчас и впрямь не возникла кочерга или коса-литовка.
– Настя, как и Дарья Тарасовна, из Херсонской области, торгует фруктами на углу Большой Дмитровки и Кузнецкого Моста, у театра Оперетты… И вот ее план. Как идти от станции до вашего дома…
Насти на бумажка была развернута и изучена, Татьяна обернулась к матери:
– Настька Безбородько! Ее рука.
– Ну и что? - сказала Ангелина Федоровна. - Тоже мне мандат.
– Анастасия - хороший человек.
– Ну и что? Рогнеда тоже была хорошим человеком. Что им стоит и Анастасию использовать?…
– Но Сергей Максимович не похож на… - начала Татьяна, и Прокопьев ощутил, что в отношении к нему Дашиной сестры случилась перемена.
– Он знаком с Квашниным, - сказала Ангелина Федоровна. И нечто значительное, скрытое в глубинах прозвучало в ее словах.
Прокопьев промолчал.
– Что ты замкнулась на этом Квашнине! - вознесла руки Татьяна.
– Имею основания, - опять прозвучало скрытое, глубинное, таинственное даже. - И кончили. Мне возвращаться на работу. Сергей Максимович поручение выполнил. Посетив дядю, нашел возможным привезти Даше привет. Мы его передадим. Спасибо вам, Сергей Максимович, и всего вам хорошего в московской жизни.
– Я провожу Сергея Максимовича до станции, - сказала сестрица Татьяна. - У меня есть часок.
– Проводи, - кивнула Ангелина Федоровна. - И проследи, чтобы наш гость благополучно сел в электричку.
«Женщина-то какая властная!» - пришло в голову Прокопьеву.
Уже на лестнице Прокопьев сразу же пожелал вызнать у Татьяны, отчего они с матерью скрывают от него местонахождение Дарьи Тарасовны, не считают ли они, что на Дашу объявлена охота, и он - именно один из охотников. Но убоялся соседских ушей.
– Подъезд у вас какой ухоженный, - сказал на всякий случай Прокопьев.
– Дашкины чудачества, - кивнула Татьяна. - Чистюля. Лестницу мыла. Коврики завела. Цветочки - это на лестнице-то! Ну иногда я ей помогала. Последние три дня мыла по привычке… Она даже барвинок у крыльца, у скамеек развела, мальвы у нее там цвели. И стекла в двери не били. А теперь разбили. Слова над ящиками написали черным маркером, вы уж их не читайте…
Но Прокопьев прочитал.
– Дашка-то уж пять дней как у нас не ночует, - сказала Татьяна на улице. - С матерью моей повздорила. Мать у нас - владычица морей. Но Дашка добрая, отходчивая. Однако вот уже пять дней…
– Где же она? - спросил Прокопьев.
– Не знаю, - сказала Татьяна. - Не знаю.
Знает, решил Прокопьев, но он у нее на подозрении.
Вела она его явно не к станции. И еще в доме было произнесено: «Часок у меня есть». Вполне возможно, имела намерение что-либо высказать московскому краснодеревщику или, напротив, нечто существенное вызнать у него.
– А мне, Сергей Максимович, - сказала Татьяна, - Даша о вас говорила…
– Думаю, вряд ли что-либо лестное…
– Да нет. Плохого она мне о вас не говорила. И у меня такое чувство, что вам можно доверять…
«Ну спасибо…» - чуть ли не произнес Прокопьев. Но сказал иное:
– Вы с сестрой совсем не похожи.
– Ну конечно! - то ли огорчилась Татьяна, то ли обрадовалась: - Она-то… Красавица. Ноги - длиннющие. Шея лебединая. А осанка? Что там еще из набора городских Мисс? Захочет - будет натуральная блондинка. Захочет - тут же и цыганка Радда. Только все это, по ее же словам, удачи ей не приносит… Так оно и есть…
Встречные прохожие были Татьяне знакомы, она здоровалась с ними. Поначалу Прокопьеву показалось, что их прогулка Татьяне малоприятна, может, она и была малоприятна, но Татьяна никого не стеснялась или делала вид, что для нее чужие мнения и цента тбилисского не стоят. Не одна в их семье была владычица морей.
– Вот здесь можно присесть. Если вы, конечно, не спешите…
38
Прокопьев посчитал нужным не спешить.
Пустырь, выбранный Татьяной для беседы, людей отчего-то не притягивал. Человека четыре пересекли его во время их разговора с Татьяной. И детишки не гоняли здесь мячи. А могли бы и гонять. Но две скамейки на пустыре стояли. Татьяна достала из хозяйственной сумки два пластиковых пакета, один из них протянула Прокопьеву («подстелите») и рукой пригласила Прокопьева присесть. И тут Прокопьев осознал, в чем странности или особенности ее жестов. Приглашение присесть вышло у нее жестом церемониймейстера пустыря. В третьем акте «Лебединого озера» церемониймейстер бала вводит в зал владетельной принцессы и рассаживает знатных гостей полетными движениями обученных рук. Руки Татьяны - и в квартире, и в прогулке по городу, и здесь на пустыре - все время были в движении. Это были руки переводчика на язык глухонемых, и это были руки мима или балерины, пусть и из кордебалета. Заметив взгляды Прокопьева, Татьяна смутилась, стала рассказывать, что - да, до школы у нее во дворе был друг, мальчик глухонемой, потом он уехал, а тогда она научилась общаться с ним мимикой рта и рук. И дальше ее руки будто зажили в разговорах сами по себе, возможно, довольные умению помочь ее косноязычию. Над нею смеются,
