Поскотина.
И ведь было произнесено женщиной: «Не пугаться. И ничему не удивляться».
А Ковригин воскликнул, то ли всё же удивлённо, то ли испытывая воодушевление:
– Воздушный корабль!
В подбрюшье воздушного корабля увиделось теперь однопалубное помещение со столами и диванами, вызывающее мысли о холле чего-то или о ресторанном зале. Дверь в ресторан приоткрылась и выпустила на землю короткий трап о семи ступенях.
– Милостиво просим заходить на корабль. Отлёт произойдёт через две минуты, – объявил радиоголос.
«Это и не чудовище! – решила Свиридова. – Это тарелка. Летающий объект. Сейчас они заберут Ковригина и отправят его в неведомое измерение».
Тут Свиридова чуть ли не взъярилась. Только что она собиралась помахать ручкой отбывающему от нее на мотоцикле с девушкой Алиной Ковригину, но теперь она взъярилась. Конечно, Ковригин шалопай шалопаем и сейчас, похоже, не собирается оказывать сопротивление враждебным силам, но какое они (кто – они?) имеют право распоряжаться его судьбой, то обрядили его Дервишем, а теперь намерены уволочь его куда-то, где возможны самые отвратительные опыты, а потом, позабавившись, и вовсе уничтожить его сущность? Нет, надо было оберегать его, а в случае чего и спасать его жизнь, жертвуя своей.
– Настойчиво просим подняться в салон корабля, – произнёс радиоголос управительницы вывоза.
Ковригин обнялся с Поскотиным, пообещал быть с ним на связи. Поскотин поцеловал руку Свиридовой, шепнул: «Вы уж поберегите Сашу. Тут что-то не так…».
Поднимаясь по трапу, Свиридова вспомнила о недавнем пророчестве (или поэтическом видении) в Аягузе акына с четвёртой бородой. Тот пообещал прилёт невиданного здесь воздушного корабля со сверкающими боками и пивом в буфетах. Вот ведь как! Свиридова тогда объяснила поэтическое видение соседством с Байконуром. Но акын, видимо, оказался проницательнее. Правда, рассмотреть бока корабля Свиридова не смогла. «Тарелка на тарелке», – отложилось в её сознании. Или пухлая лепешка. Некая надежда затеплилась в ней. Недавно и президента Калмыкии, несмотря на его службы безопасности, пришельцы забирали на несколько часов для доверительных бесед, и ничего, президент жив и здоров, укреплён в интеллектуальных способностях, хотя более уже не руководит кумысношахматной родиной.
Тут же Свиридова ощутила толчки тяжёлых мешков. Мимо неё, в стараниях не опоздать, проскочил козлоногий мужик. Сообразив, что был неучтив по отношению к заслонявшей ему проход даме, прорычал: «Пардон!» – и оказался в салоне корабля. Трап сейчас же втянулся в дверь, дверь покатила вправо, задраила салон.
Корабль вздрогнул, произвёл некое шипение, а дальше его движения и манёвры никак не ощущались. Ковригину, видимо, и сто метров от Поскотина дались нелегко, пошатываясь, он подошёл к одному из пристенных диванов и стариком опустился на него. Разложил перед собой две тетради и достал презентованную Поскотиным ручку. Но тут же нашёл в себе силы подняться и воскликнуть:
– Пиво!
Свиридова снова вспомнила провидческое обещание акына из Аягуза о буфетах с пивом на невиданном корабле. Правда, были обещаны буфеты, а не одинединственный, но художники слова имеют право на преувеличения. А к ним с Ковригиным приблизилась изящно-деловая женщина, лет тридцати восьми, прямая, умеющая носить туфли на шпильках, властная, но не из самодурок, со смешинкой в глазах, и ясно, что значением – куда более важная, чем три спортивных молодца в тёмных костюмах-униформах, со скукой вынужденных в пустом зале изображать бдительность стражи.
– Да, уважаемый Александр Андреевич, пиво у нас имеется… Позвольте вас приветствовать на борту нашего воздушного корабля… Увы, баночную «Балтику», номер 3, в буфет завезти не успели, а вот «Старый мельник» у нас – в разных видах…
Ковригин выразил согласие и на «Старый мельник».
– Должна сообщить, Александр Андреевич, что вещи ваши, оставленные вами в Синежтуре, усердиями Петра Дмитриевича найдены и находятся в чемодане здесь, в нашей камере хранения. При них имеется опись предметов, тетрадей, денег и прочего. Если у вас возникнет потребность воспользоваться ими, то, пожалуйста, обращайтесь ко мне.
Между тем за столиком, где присел козлоногий пассажир с чёрной бабочкой на босое тело, возникли явные некомфорты. Пассажиру, заметно – без всякой приязни, что-то выговаривал один из смотрителей зала, на вид – уволенный из рядов старший лейтенант, да и откуда было взяться приязни к личности небритой и наверняка живущей без регистрации. Тот же лишь посмеивался, а достав из мешка грецкие орехи, принялся грызть их, отправляя скорлупу на невинно-чистый стол. Начальственная женщина вынуждена была прекратить любезности со Свиридовой и Ковригиным и поспешила к козлоногому.
– Извините, пожалуйста, я управительница полётом, – сказала она, назвала и своё имя, но Свиридова его не расслышала, а Ковригин опустил кружку с пивом и стал вглядываться со вниманием в управительницу полёта и его вывоза… – Какие основания вы посчитали достаточными, чтобы отправиться с нами в полёт?
– Ну, как же! – удивился козлоногий. – Не вы ли пригласили всех: «Настойчиво просим подняться в салон корабля…»? Я простодушный и откликнулся на призыв. Но оказывается…
– Да… – задумалась управительница, – вышло упущение.
– Вы не расстраивайтесь, – сказал козлоногий. – Я скоро сойду. Ну, не скоро, а как только будем подлетать к Казани, так и сойду…
– Во всяком случае прошу вас не сплевывать скорлупу на пол и сдать свирель.
Козлоногий, видимо, собирался отстаивать права пассажира, но управительница сказала строго:
– Таковы правила безопасности полётов.
Козлоногий вздохнул, засунул руку в заросли шерсти на груди и добыл оттуда свирель. Свиридова подумала: потребуй управительница сдать еще две свирели, были бы добыты и еще два духовых инструмента. Тут же она углядела на столе перед козлоногим журнал «Под руку с Клио» с публикациями Ковригина. Журналы с «Записками Лобастова», увидела теперь Свиридова, лежали и на пустых столах будто бы украшениями, на манер ваз с цветочками. А управительница вывоза вернулась к Ковригину и Свиридовой, сказала:
– Извините, забыла представиться. Полина Львовна. Ваши имена мне известны. Повар сегодня хороший. Полёт у нас целевой. А потому цен для наших пассажиров и гостей в меню нет. Угощайтесь чем пожелаете. Вы утомились после дорог и приключений, летим мы неторопливо. А потому самый резон вам отдохнуть. Ключи от мягких кают вам выдаст стюардесса левого борта.
– А пираты на нас не нападут? – поинтересовался Ковригин.
– Какие пираты? – удивилась Полина Львовна.
– Воздушные, – сказал Ковригин.
– Вряд ли, – сказала Полина Львовна. – Если нападут, пожалеют…
– В вашем меню предложены виноградные улитки…
– Да, – согласилась Полина Львовна. – Нынче они в моде. У нас в разных видах. Сырые, запечённые, вяленые к пиву, жаренные в масле.
– Мне порцию вяленых к «Старому мельнику»! – сказал Ковригин. – А кто их поставляет?
– Фермеры, – быстро сказала управительница. – В Подмосковье появились фермы виноградных улиток. Да и сами они ползут к нам откуда-то по огородам садовых товариществ. Скажем…
Она тут же замолчала и, извинившись, отправилась по неотложным делам в отсеки управления.
А Свиридова насторожилась. Совсем недавно она взъярилась, в порыве оберечь свободы, здоровье и тем более жизнь Ковригина, ослабленного чьими-то интригами и затеями враждебных сил ради неизвестных выгод. Она поднялась к пришельцам, желая дать им отпор или хотя бы разделить судьбу Ковригина. Теперь же, особенно после слов об участии в вывозе Дувакина, ей бы успокоиться. Она и успокоилась. Но мирное общение Ковригина с той, кто, по прежним мыслям Свиридовой, была пришелицей, способной уворовать Ковригина, именно мирное общение их Свиридову насторожило и возродило в ней воительницу. И разговор- то шёл пустой, так, разговор клиента и официантки, и слова произносились функциональные, но подсознание Свиридовой уловило в них, в интонациях их, во взглядах друг на друга собеседников, движение не разгаданных ею пока энергий, явно не враждебных, с мгновениями открытий Ковригина и ощутимым
