алюминия. Ножи в ходу. Их охотно приобретают немцы и финны.
Громов собирает отработанные буры. Он ходит свободно, по всем этажам и появляется на поверхности.
Как только Леонид осмотрелся и изучил шахту, пришел к убеждению, что самым уязвимым местом в шахте является воздушные шланги. Собирать товарищей и говорить по поводу этого он счел ненужным, лишь вызвал Громова и дал инструкции.
— Михаил, — сказал Маевский, — ты будешь связным с остальными членами группы. В ближайшее время передай всем товарищам, что мы будем портить и уничтожать воздушные резиновые шланги — их меньше, и они представляют наибольшую ценность. Для всех должно быть понятно, что без них не могут работать буровые машины, лебедки, а подводить трубы к местам бурения не практично и слишком дорого. Шланги резать на куски, они пойдут на подошвы для финский сапог, а что нельзя пронести, зарывайте. Там, где нельзя резать, прокалывайте — финны будут ремонтировать сами. Один прокол — шланг уже неполноценный. Твоя задача сообщить по всем этажам, кроме пятого, здесь я займусь сам.
Дальше Громов не стал слушать и поспешил передать сообщение товарищам. Он привык понимать с полуслова и когда его спрашивали, каким образом лучше сделать то или другое дело, Михаил сердился и ворчал: — Как тебе удобнее, так и действуй, важен результат! Смотри, перед нами шланг, в десяти метрах шахтер! Резать ножом на глазах у всех опасно. Я пойду к шахтеру и попрошу закурить, и ровно через пятнадцать минут он пойдет в мастерскую за конусом для соединения шлангов.
Громов подходит к бурильщику, ставит около него принесенные буры, собирает отработанные и уходит. Через несколько минут бурильщик замечает, что воздух слабо вращает бур, и находит в нескольких шагах от себя место, где просачивается из шланга воздух. Шахтер долго не думает, выключает воздух и обрезает шланг — завтра его необходимо надставлять, но рабочего это не интересует.
— Попробуй, догадайся, как я сделал это? — спрашивает Громов собеседника и не дождавшись ответа показывает деревянную подошву своих ботинок. На ней чуть заметно торчит заостренный гвоздь.
Скоро стал ощущаться острый недостаток в воздушных шлангах. В деле уничтожения их отличался Громов. Солдатов бездействовал. Правда, он изготовлял недоброкачественные шплинты, что вызвало недовольство начальства, и ему дали соответствующий инструктаж.
Вскоре для Леонида наступили черные дни. Мастеру Коле кто-то сообщил, что Леонид был коммунистом. Он спустился на пятый этаж посмотреть на русского коммуниста и рассказать всем.
В забое появился перед обеденным перерывом и, отозвав в сторону шахтера, сообщил ему: — С тобой работает нехороший человек!
Сказанных слов мастером Колой было достаточно, чтобы изменилось отношение рабочего к военнопленному. Он ударил Леонида буром по спине и выгнал из забоя. Во время обеденного перерыва шахтер ни разу не посмотрел в сторону Маевского и хлеб, принесенный ему, демонстративно отдал другому русскому, что не могло ускользнуть от внимания шахтеров и пленных.
Когда закончился обед, Кола взял Леонида за ворот гимнастерки и вывел на середину площадки. Показывая пальцем на пленного, он сказал: — Смотрите! Русский коммунист! — и размахнувшись, ударил в лицо Леонида. Маевский отпрянул назад, стена помешала ему упасть, и он спиной прислонился к ней.
— Теперь понятно, за что выгнали из забоя, — сказал Леонид, и посмотрел в сторону шахтеров. Военнопленные затихли. Финны заспорили между собой. Из-за стола поднялся пожилой шахтер, не спеша подошел к Маевскому и пристально посмотрел в глаза. Он был на две головы выше пленного и, одетый в шахтерский костюм, казался великаном. Совершенно седые волосы прядями свисали на лицо. Из-под густых бровей смотрели впалые, совершенно бесцветные глаза. Леонид с трудом удержался, чтобы не отвести взор. Затем старый шахтер подошел и положил свою громадную руку на его плечо. Мастер поверхностных разработок, размахивая руками, прищелкивая языком и тяжело сопя, стал доказывать ему что-то. Их разговор для пленных был непонятен, но они решил, что старый рабочий не одобряет поведение мастера.
Другие шахтеры продолжали спорить между собой, негодующие сжимали кулаки, готовые наброситься друг на друга. Напарник Леонида взял лампу и удалился.
— Оказывается не все подлецы! — сказал Филин и, выбрав момент, когда на русских не обращали внимания, бросил в Колу лампу. Удар пришелся по каске, лампа раскрылась, и карбид залепил лицо мастеру.
Поведение русских вызвало негодование мастера. Он схватил двухметровый бур и поочередно подбегал к каждому военнопленному спрашивал: — Кто ударил?
Несколько шахтеров поднялись со своих мест и намеревались пойти на помощь мастеру, но старый рабочий прикрикнул на них, и они поспешили удалиться на работу.
— Я не выпущу вас живыми отсюда, пока не узнаю, кто бросил в меня лампу! — сказал Кола, угрожающе поднимая вверх бур.
— Не быть в живых и тебе, если на то дело пошло, — сказал Гаврила Быков, подступая к мастеру.
В это время остановилась люлька, и из нее вышел мастер смены. Он сразу понял, что случилось что- то неладное и спросил:
— В чем дело?
Кола бросил бур и начал объяснять мастеру:
— Кто-то из русских ударил меня по голове лампой…
— Как это так, ни с того, ни с сего взяли и ударили? — перебил Колу мастер.
— Я все время нахожусь среди пленных и меня никто не бьет! А потом не понятно — почему ты здесь? Место твое на поверхности!
— Они первый ударил русского, вот и получилось недоразумение, — сказал пожилой шахтер.
Мастер посмотрел на часы. Шахтеры поспешно стали удаляться на работу.
— Поедем наверх, — сказал мастер Коле, — я сегодня там не был. Он дал сигнал, и люлька тронулась с места. — Я вижу жить тебе надоело, Кола! Сегодня ударили лампой, завтра — буром, и крикнуть не успеешь! Пора понять — сорок первый год миновал…
После обеда никто из шахтеров не взял Леонида с собой. Он часто стал получать зуботычины и пинки от некоторых шахтеров, и все смены ходил с лопаткой, прочищал пути и под люками. Некоторые украдкой совали ему куски хлеба, но взять совместно работать боялись. Мастер Кола ежедневно бил его. Если в начале смены при спуске в шахту не ударит, то изобьет после смены или во время обеденного перерыва. Леонид постоянно ходи в синяках. Наконец Кола отправил его на второй этаж катать вагонетки, где попарно работали специалисты-немцы. Их четверо: Франц Форстер с Августом; Тео Скрупчак, говоривший на русском языке, с косым маленьким Вилли Ротермандом.
Франц — жуткий человек, всегда подгоняет в работе. Тео ненавидит русских. Хотя он и говорит по- русски, но спросить его ни о чет нельзя. Вилли, выживший из ума старик, добр, когда его хвалишь и соглашаешься с ним. Только у Августа есть человеческие чувства.
Леонид с равнодушным видом работает, но сам внимательно прислушивается к их разговору — они этого не подозревают. Август настолько откровенен и чистосердечен в своих разговорах, что от него можно узнать многое. Через них Леонид подробно узнал о Сталинграде. Сталинград — постоянная тема их разговоров. Более всех горячился Август — участник Сталинградской битвы — за провинность отправленный в шахту. Он недоволен и резок в отношении Гитлера, не верит и в победу. Победоносно и патриотически настроен один Вилли — друг мастера Колы, который выменивает у него табак и сигареты.
29. Переводчик Алексей
Громов не прощал никому своих обид. На попытку ударить его, давал отпор, не заботясь о будущем. Леонид запретил ему рисковать жизнью: она нужна была для борьбы; тогда он мстил исподтишка, порою выкидывал такие номера, о которых знали все рабочие и охрана. За «лошадиной головой» сохранилась кличка «музыкант» — не только среди солдат и рабочих завода и шахты — история со злополучной костью
