— Не знаю! Два дня назад он попросил меня узнать, где работает военнопленный Маевский. Получилось довольно интересно: скоро будет три года, как мы с тобой вместе, а признаться — фамилии твоей я не знал.
— Не удивительно, — ответил Леонид, — охрана знает нас по номерам, а товарищи больше обращаются по имени.
Когда они остались втроем, Арва попросил переводчика обождать немного, а сам с Леонидом пошел по тоннелю. За поворотом не стало видно Алексея, он протянул Леониду маленький клочок желтой сигаретной бумажки: «На товарища можно положиться, Владимир» — прочел Маевский вслух.
— «Сомнений нет, — подумал Леонид, — писал Пуранковский, — и внимательно посмотрел на солдата, тот не выдержал испытующего взгляда, опустил взор. — Мои предположения оказались правильными. Арва не только хорошо относится к пленным — он коммунист, который поможет нам».
Леонид дружески пожал руку солдата. Они стояли долго, говорили между собой, пожимали руки друг другу, но единственным словом, которое для них было понятно, которое связывало и роднило их — это «коммунист»!
Леонид вспомнил о переводчике и крикнул: — Алексей, иди сюда! Передай Арве — стоять здесь неудобно, поедем на третий этаж в динамитный склад.
Алексей перевел. Солдат утвердительно кивнул головой. В клети Маевский предупредил переводчика: — Пойдешь первым, если кто из наших будет на складе, скажешь им: солдат идет сюда, пусть немедленно уйдут.
В складе было тепло, удобно и скрытно от постороннего глаза. Леонид сел около двери на динамитный ящик, чтобы было видно главный штрек, и заговорил:
— Алексей, я доверяю тебе священную тайну и не спрашиваю твоего согласия. Только незнание финского языка вынудило меня к этому: мне нужно поговорить с солдатом! Если разговор будет известен кому-либо другому, кроме нас, ненависть всех русских и винтовка солдата будут направлены на тебя.
— Товарищ! — крикнул Алексей, поднимаясь со своего места, и судорожно сжимал пальцы рук. В темноте он был похож на молящегося грешника, который раскаивается в своих поступках и умаляет бога простить его. — Переводчик Алексей, как и все военнопленные, любит свою родину — Советский Союз! Положение мое затруднялось тем, что я по национальности финн, и в плену меня выделили из общей массы и заставили ненавидеть своих товарищей. Находясь совместно с Ивановым и Павловым, я испытывал на себе негодующие взгляды военнопленных, которые не могли перерасти в прямую угрозу потому, что за нашей спиной был закон и вооруженная сила! Алексей чуждался своего происхождения и не раз сожалел, что родители мои были финны. Никто не знает, при каких обстоятельствах я попал в плен, однако, Алексей-переводчик не запачкал своих рук в грубом обращении с военнопленными, и совесть моя чиста! Тем не менее, ко мне относились осторожно и пренебрежительно, что ежедневно замечал я. Та ненависть, которая была у пленных по отношению к изменникам-переводчикам, камнем давила мою душу. Я старался помочь русским — от меня отворачивались и говорили в глаза, что я лицемерю! Я помогал в работе — меня упрекали за ненужную услугу. Я заступался за пленных, когда били их, надо мной смеялись, что я замазываю глаза. При всех этих обстоятельствах я все же предпочитал держаться ближе к русским, чем к переводчикам и финнам. Не сумев порвать связи с остальными переводчиками мирным путем, так как поведение их было прямой изменой, Алексей открыто выразил сопротивление закону и сделал первый шаг для сближения с общей массой военнопленных!
— Тайна, которую вы собираетесь мне доверить, делает меня полноправным членом вашей тайной организации. С этой минуты, знание финского языка, моя жизнь, мои силы принадлежат вам! Пусть эти стены раздавят меня в лепешку, миллионы тонн никеля и камня обрушатся на меня, если я не сдержу слова.
— Сообщая тайну, я доверяю тебе. А сейчас поговорим, — сказал Леонид. — Спроси солдата, Алексей, может ли он связать нас с надежными товарищами в шахте.
— Да! — ответил Арва.
— Вся связь будет осуществляться через Алексея.
Арва в знак согласия кивнул головой.
— А чем думает заняться он сам? — задал Маевский вопрос.
— Я прибыл сюда для работы среди шахтеров и рабочих завода…
— Охрану лагеря забыли? — спросил Леонид
— Разумеется, и это входит в мои функции!
— Охарактеризуйте обстановку в шахте и на заводе.
— В шахте дела обстоят лучше, — начал Арва, — шахтеры — постоянные рабочие, у них нет выбора в работе — шахта их жизнь. Главное, среди них много наших товарищей, и профсоюз шахтеров целиком и полностью поддерживает наши взгляды.
На заводе дело обстоит иначе, — Арва на минуту замолк, потом продолжал. — Там большая текучесть рабочей силы и большинство их — сезонники, из зажиточной крестьянской среды, мобилизованные во время войны… В профсоюзе засели социал-демократы, а инженерно-технический персонал — шведская национальная партия, которая идет рука об руку с социал-демократами.
— Понятно, — сказал Леонид. — Ваша задача завод и охрана. Шахту беру на себя. Алексей свяжет тебя с надежными товарищами на заводе. Связь держим через Алексея, в отсутствии его — Солдатов — кузнец шахты, он сравнительно неплохо говорит на финском языке. Прежде чем идти по своим местам, я задам один нескромный вопрос: каким образом вы узнали мою фамилию?
— На фронте я служил в одной роте с солдатом, по фамилии, Какко Олави. Вы, наверное, помните его? — спросил Арва.
— Конечно! Разве я могу забыть этого курного мальчика.
— Сейчас вы его не узнаете: он возмужал и окреп физически, закалился духовно и стал на правильный путь.
— Я горжусь своим учеником! — торжественно произнес Леонид.
— Он много говорил в вас, ваших беседах у костра в Янискосках. Когда я ехал сюда, лагеря в Янискосках уже не было. Мне сообщили, что пленные переведены в Никель. Я решил, если вы не умерли с голода, то непременно здесь.
В штабе я справился о вашей фамилии у переводчика Пуранковского. Он ответил сначала отрицательно, но позднее, когда узнал из сообщений полиции начальнику северных лагерей, что я принадлежу к числу неблагонадежных людей, рассказал мне все и написал вам записку.
— На сегодня довольно — поговорим позднее. Теперь мы будем поддерживать постоянную связь. Пошли.
Они разошлись в разные стороны. Леонид направился к вертикальному подъемнику, а Арва с Алексеем — к горизонтальному. Люлька развозила буры по этажам, подниматься по лестнице на поверхность не хотелось, поэтому они сели, закурили и стали беседовать.
— Я ожидал встретить иного русского, — сказал Арва. О нем говорили мне с восхищением, как о сильном, умном и мужественном человеке. Внешностью я не интересовался, но мое воображение рисовало Маевского подобно Гавриле — большого мужика, который одним видом внушал страх, или буроноса — хитрого, пронырливого, верткого и мстительного.
— Вы не доверяете ему? — поинтересовался Алексей. Переводчик был еще под впечатлением той беседы, которая порвала последнюю нить недоверия к нему, и он приготовился защищать Маевского, с которым встретился первый раз, приписывая ему только положительные качества. Алексей знал, что не может быть в лагере такого положения, чтобы в нем не действовала подпольная группа патриотов, так как большинство военнопленных оказались в плену не по своей воле. Они желали победы своей родине, поэтому не имели права сидеть без дела. Есть организация, значить есть человек, который возглавляет ее. Кто он? Большой и сильный, красивый или нет, понравилась его внешность солдату или нет? Алексей обязан всеми силами поддерживать его авторитет потому, что он настоящий патриот родины, который взял на себя тяжелое бремя в трудной обстановке.
— У меня нет оснований не доверять ему! — обнадежил Алексея своим ответом солдат. — Напротив, первая встреча произвела на меня хорошее впечатление. Я хотел сказать о другом, у многих из нас выработалась мания думать, что большие люди должны бросаться в глаза другим своей внешностью.
