— Это ты только сейчас узнала?
— Нет, ты всегда был смешной!
— Кому-то надо быть смешным, — обиженно засопел Букварь.
— Ну, я побежала. Значит, придешь?
— Значит, приду.
'Я приду. Разве я могу не прийти? Мне и так было плохо в эти дни, когда я заставлял себя не смотреть в твою сторону. Вот сейчас ты стала совсем маленькой, сейчас ты свернешь за угол и пропадешь, и я буду снова ждать минуты, когда увижу твои глаза, твои волосы, твою улыбку. Я не могу без них».
— Букварь, ты не забыл? Сегодня тренировка в пять. Остановился рядом Ромка Массальский, комсорг поезда.
— Ладно, в пять...
— И Леонтьеву передай.
— Передам...
'А как же Зойка? А что Зойка? Я ее не обманываю. Если ей хорошо бродить со мной, если ей хорошо танцевать со мной. Но ты же видел то, что написано в ее глазах? Видел. Ну и что? Ведь в мире все условно. Так говорит Виталий Леонтьев. А-а... Просто все запуталось, надоело это состояние безразличия, эти мысли... Сегодня я пойду к Ольге, буду есть пирог с черничным вареньем. А со мной за стол сядет одессит в черном костюме...»
— Это ты пришел, Букварь? Проходи, проходи. Какой ты точный. Ровно в восемь. Садись. Что ты так все оглядываешься? Никого нет.
— Я ищу Буратино, — придумал Букварь.
— Так вот же он, на подоконнике.
Буратино сидел на подоконнике в теплых солнечных лучах, спиной к тайге, задрав нос.
— Видишь, он сразу ожил.
— Вижу, — засмеялась Ольга. — Я никогда не буду сажать его на цепь. Устраивайся у стола.
— Я же один пока.
— Ты и будешь один. Вот пирог.
— Ну и пирог! Просто блеск!
Пирог приплыл на Ольгиных руках на стол, пахнул черникой, круглый, словно плетеный, с упитанными, загорелыми боками колобка.
— Между прочим, у меня сегодня день рождения.
— Вот тебе раз! Ты бы хоть предупредила! Хоть бы сказала... Оленька, я тебя поздравляю... Я тебя...
— Уже девятнадцать. Совсем старуха.
— Все-таки я старше тебя на три месяца.
— Совсем старуха и скоро седеть начну.
— Это уж точно. А потом на пенсию...
— Вина не будет. Только чай и пирог. Традиционные. В нашем детдоме мы всегда так отмечали дни рождения. Чаем и пирогом с черничным вареньем.
— Ну, тогда...
Нож из нержавеющей стали быстро и ловко резал тонкие румяные плети сдобного теста. Чернильные куски выстраивались на тарелке. Букварь смотрел на Ольгу, высунувшую язык, и снова узнавал в ней счастливую и вертлявую девчонку со смеющимися глазами, какой была она на Канзыбе. Мысли Букваря пошли по непонятной кривой, и он сказал совсем некстати:
— Скоро будет две недели, как Кешка...
Нож из нержавеющей стали вздрогнул и начал резать пирог неуверенно.
— А где ты покупала черничное варенье? — растерянно заинтересовался Букварь.
— Привет тебе! Зайди в любой магазин.
— Разве?..
— В детдоме мы, конечно, не покупали варенье в магазинах. У нас вокруг были такие леса!
— Леса?..
— Ну да, леса! Ты что, не слушаешь меня?
— Нет, я слушаю. Я соображаю. И еще я смотрю на пирог.
«Я смотрю на пирог и вижу твои руки, вижу твои пальцы, твои тонкие загорелые пальцы. Мне нравится смотреть на твои пальцы. Они такие...»
— Отличный пирог! В порядке!
— А на Канзыбе я готовила хуже?
— Ну что ты!
«Просто я забыл о Канзыбе. Я не хотел вспоминать этого слова. Я думал, оно испортит тебе настроение. А ты назвала его сама. Значит, у тебя все перегорело? А может быть, и не было ничего? Как у Николая? И теперь этот одессит...»
— Я ведь и в детдоме была поварихой. Из чего только не стряпала! Было время — и из картофельных очисток... Ты не жадничай, Букварь, ты работай зубами...
— А я и зубами...
— Потом только мне и доверяли готовить пирог с черничным вареньем. И каждый раз, когда ребята ели его, я волновалась. Нет, честное слово. Я даже знала заранее, кто как будет есть. Вот уже забыла фамилии некоторых ребят, а как они ели, помню, их глаза и губы, их любимые жесты... Смешно, да?
— Смешно...
— Вот ты ешь, как Петька Соломатин. Был у нас такой парень, толстый и щербатый. Очень жадный. Торопишься, даже не пережевываешь. Ты тоже жадный?
— Смотря до чего.
— Видишь эту пачку бумажек? Телеграммы. Сегодня пришли. Двадцать три. Каждая кончается: «желаем черничным». Смотрю на подписи и вижу двадцать три рта, вижу, как едят эти рты и как они сытно облизываются. Смешно, да?
— Смешно...
— Трое моряков, один летчик, портниха, есть студенты. Все думали, что я стану шеф-поваром. Или на крайний случай актрисой: как-то я играла Снегурочку. А я вот штукатур.
— Так и останешься штукатуром?
— Нет, я буду физиком.
— Точно?
— Абсолютно точно. Вот пройдет по Саянам первый поезд, и я уеду в институт... Хитрый ты! Заставляешь меня болтать, а сам уписываешь кусок за куском!
— Я по инерции... Я же не ел таких пирогов.
— Честное пионерское?
— Честное.
— А я уж думала, что просто к ним привыкла. У нас в детдоме такой пирог был пределом мечтаний. Он и еще соленый арбуз.
— Чего-чего?
— Что ты, никогда не ел соленого арбуза? Я один раз пробовала.
— Я много потерял?
— Уже и не помню его вкуса. Совсем не помню. Может быть, ты и ничего не потерял. Только не в этом дело.
— А в чем?
— Это трудно понять... Представь себе глухое удмуртское село, бедный колхоз, вокруг леса и в лесу наш детдом... Питались мы тогда не так чтобы очень. О многих вещах знали понаслышке... Об арбузе тоже... И вдруг однажды весной к одной из наших девчонок, Ленке Муравьевой, приехал родственник. Какой-то двоюродный дядя, брать он ее не собирался, просто заехал навестить. Сорок семь гавриков, и я в том числе, ходили за этим двоюродным дядей, молча смотрели на него. Мы-то вообще никаких родственников не знали. Мы так завидовали Ленке! Гостил этот дядя два дня. Потом уехал. Оставил Ленке гостинцы.
