от лжи. Не так-то это будет просто. Уже не заявишь, что следователи принуждали давать показания. Арестованный сам давал интервью журналистам и беседа проходила вполне пристойно. Ведь мало кто знал, что предшествовало этой беседе, какую обработку проходил собеседник.
Подобные публикации несомненно довлели и над судом, над теми, кто противостоял или как-то пытался противостоять лжи.
В 1991 году страницы многих газет, особенно демократического толка, заполнили сообщения, интервью, другие публикации в связи с арестом и привлечением к судебной ответственности бывшего члена гдляновской группы Пирцхалавы К. А. Его дело широко обсуждалось в общественной среде, в кабинетах парламентов России и Грузии. Гдлян и Иванов принимали все меры, чтобы дело не было рассмотрено в суде. Оба хорошо понимали, что если вынесут приговор Пирцхалаве, то это будет приговор и им. Видимо, последнее двигало их в защите больше, чем что-либо другое. Они подняли на ноги «мятежные» дружины Зеленограда, подключили вездесущего народного депутата СССР Белозерцева, было организовано пикетирование здания прокуратуры СССР, в том числе грузинами, забегали падкие на сенсацию, но мало заботящиеся о достоверности информации журналисты. И надо прямо сказать, их усилия принесли определенный результат, не прошли даром.
Нет ничего страшнее, когда следствие и правосудие приносятся в жертву тупой и бездумной толпе, когда судебные решения принимаются под давлением депутатов, прессы и просто уголовников, когда суды блокируются бушующей массой, когда работникам Фемиды угрожают физической расправой, когда идет массовая психологическая травля неугодных прокуроров и судей.
С неприкрытыми шантажом и давлением мы столкнулись и при расследовании дела Пирцхалавы. Но все по порядку.
Пирцхалаве Константину было 25 лет, когда он в ноябре 1986 года появился в группе Т. Гдляна. За плечами служба в армии, работа в военной юстиции, а затем должность старшего следователя прокуратуры г. Гагры. По отзывам прокуратуры Грузии, был скромным, порядочным человеком, добросовестным и исполнительным следователем. Делами в Узбекистане занимался до марта 1988 года. За это время получил несколько благодарностей от Генерального прокурора СССР, а также новые звезды на погоны. По возвращении в Грузию, не без помощи, а точнее — по рекомендации Гдляна был повышен в должности. Его назначили на престижный для Грузии пост прокурора г. Гагры. Это, как говорится, внешняя сторона. Но есть и другая, с которой нам пришлось столкнуться. В команде Гдляна Константин, как уже отмечалось, значился «колуном». Я уже говорил, кто такой «колун». Ему поручали заниматься теми, кто молчал, но, по мнению следователей, должен говорить, давать информацию.
В ноябре — декабре 1987 года Гдлян, Пирцхалава и другие следователи работали в Каракалпакии, но основным местом базирования был г. Ургенч Хорезмской области. Ургенч ими выбран не случайно. Здесь заместителем прокурора области работал А. Титоренко, который без разбору, можно сказать вслепую шлепал печать на постановления об аресте, подготовленные гдляновскими следователями. Забегая вперед, скажу, что за беззаконие и превышение служебных полномочий А. Титоренко также был привлечен к уголовной ответственности, а еще ранее изгнан из органов прокуратуры.
На этот раз предметом пристального внимания следователей стал бывший первый секретарь Бирунийского райкома партии А. Р. Раджапов. Он был арестован, для этого были основания.
Следователи искали доказательства, искали деньги, ценности, облигации. И неважно, кому они принадлежали, каково их происхождение. Самое главное изъять, потом уже «объясняли», чьи они и как добыты. «Чистилище» должны были пройти все родственники Раджапова, его знакомые и все другие, кто попадал в ракурс следствия.
Перед операцией Гдлян выдал всем задание, каждый следователь знал свой объект.
Рано утром 26 ноября 1987 года Пирцхалава прибыл в г. Бируни, быстро отыскал Раджапова Камилжона. Он проживал без жены, она умерла, с несовершеннолетними детьми — трех, семи, десяти и четырнадцати лет. Именно 26 ноября сыну Кудрату исполнилось 10 лет, поэтому Камилжон начал готовить к вечеру праздничный стол. Приезд следователя был неожиданным, но еще более неожиданным требование ехать с ним в Ургенч. Задал вопрос, а как же с детьми, но его слушать не стали. Дети остались одни.
Дальше события развивались весьма быстро. Следователи работали и каждый стремился скорее заполучить нужные показания и еще быстрее доложить о них Гдляну. Пирцхалава приступил к допросу Раджапова, требовал от него признаться, что знает о взяточничестве своего дяди, Раджапова А. Р. и хранит ли его ценности. На что получил отказ от допрашиваемого, так как ему действительно ничего не было известно.
Пирцхалава не располагал никакими сведениями, тем более доказательствами о совершении Раджаповым К. преступлений, которых вообще-то и не было. Камилжона допрашивали на «авось». Пирцхалава нервничал, замахнулся рукой для удара по голове Раджапова К., но тот ее перехватил. В ход пошли ругань, оскорбления, но и они не дали положительного результата.
Вечером Камилжона привели в кабинет к Гдляну. Ему он также заявил, что ничего не знает ни о взятках, ни о ценностях своего дяди. Попросил отпустить домой. Просьба Раджапова была вполне обоснованной. Ему никто не предъявлял обвинения, никто не арестовывал, не было составлено документов и на задержание. Он считался свидетелем. А коли так, то после допроса он вправе идти куда ему захочется и никто не должен ему диктовать какие-то условия.
Но не тут-то было. Гдлян в присутствии Пирцхалавы и других следователей, вытянув руку в сторону Камилжона, зло сказал: «В подвал его и пропустить через чистилище».
Какой смысл заключался в этой фразе, в этой команде? Каким бы авантюристом Гдлян ни был, а он действительно авантюрист, но он хорошо понимал, что лишать свободы свидетелей, людей абсолютно ни в чем неповинных — это верх беззакония.
Любой протокол об их помещении в тюрьму когда-нибудь мог стать достоянием истории, достоянием прокурора суда, и тогда не сдобровать, тогда самому придется садиться на скамью подсудимого. Нашли другой выход. Гдляну и его команде стало известно, что в жилом доме, в котором в основном живут работники следственного изолятора, пустует одна двухкомнатная квартира. В ней изредка ночевал конвой, этапировавший арестованных. Сам дом располагался рядом с изолятором. Вот эту квартиру за № 41 Гдлян и его команда и использовали в качестве своего личного изолятора.
Поздно вечером К. Раджапова привезли в эту квартиру. Когда он вошел, то дверь квартиры заперли снаружи на ключ, выйти он уже не мог. В квартире находился его подчиненный Аметов Т.
Утром за ним приехал К. Пирцхалава и доставил в прокуратуру на допрос. Снова от него требовали выдать деньги, ценности, но он отказывался, так как ничего у него не было. Вечером повторилась та же история с запиранием в квартире.
На допросе 29 ноября 1987 года Камилжон спросил Пирцхалаву: «Кто дал право сажать невиновных людей?» Тот цинично ответил: «У нас есть такое право».
2 декабря 1987 года Раджапова К. повели на «экскурсию» в следственный изолятор, держали там весь день. Мимоходом сказали, что в это учреждение он может попасть надолго. Шла психологическая обработка несговорчивого свидетеля. Дальнейшее содержание под несанкционированным арестом становилось невозможным. Камилжон заявил Пирцхалаве, что выбросится из окна четвертого этажа. Тот попытался его успокоить, подумать о детях, пообещав освободить через двое суток.
В ночь с 3 на 4 декабря Пирцхалава доставил на эту же квартиру Раджапова 3. К., брата Камилжона, а у Камилжона спросил: «Ты еще не сдох?» Зарипбай был избит, лицо опухшее, он жаловался на боли в животе, плакал, сказал, что его избил на допросе Пирцхалава. Утром 4 декабря брата увезли следователи, а его отпустили домой. Так закончилось десятидневное пребывание Раджапова Камилжона в следственном изоляторе, созданном гдляновской группой вопреки всякой букве закона. Ему не выдали никаких документов о лишении его свободы, перед ним даже не извинились. Взяли просто и лишили. Оставили на произвол судьбы несовершеннолетних детей. Опозорили перед родными и близкими, перед сослуживцами. Ведь ни Гдлян, ни Пирцхалава не предъявили Камилжону никакого обвинения, да и предъявлять-то нечего было. Разве что очередную фальшивку.
Я все больше и больше убеждался, что для Гдляна и Иванова, их близкого окружения из группы, люди не представляли никакой ценности. Они были для них «мусором», «сырьем», — истоптали, надругались и выбросили, как ненужную вещь. И сколько таких исковерканных, оскорбленных и униженных осталось после них. Это ли не издевательство — лишить человека незаконно свободы, принародно повесить на него ярлык
