подписанный, не помню только, была ли подпись Гдляна, кто-то из них двоих, а может и вместе оба объяснили, что ночью произошел прорыв отопительной системы, когда в кабинете никого не было, и залило видеокассеты, как они сказали, пришло в негодность 13 штук видеокассет, попросили меня подписать данный акт о том, что эти кассеты пришли в негодность. Не верить этим людям у меня не было оснований и я подписал акт. Сами эти кассеты я не видел, они мне их не предъявляли, я их об этом и не просил. Таким образом мною этот акт был подписан, что стало с этими кассетами — я не знаю. Кто был старший участка по делу Рузметова А. в это время, я не помню, они должны были быть на подотчете у него. Я точно сейчас не помню, но в тот период в кабинете, о котором сказано в этом акте, работал Непомнящий Д. С., который был в то время начальником штаба следственной группы. Мне приходилось заходить в этот кабинет и я видел, что у батареи отопления стояли коробки с вещдоками по делу Рузметова-Гаипова. Но надо сказать, что мне не довелось видеть сам момент затопления этого кабинета, также я не знаю ничего о том, когда было обнаружено или устранено это, то есть эта авария, не знаю кто устранял, вызывали слесаря или нет, то есть ничего об этом мне неизвестно, кроме того, что по просьбе этих названных мною выше лиц подписал предъявленный мне сейчас акт».
Бондаренко В. также заявил, что он подписал акт, но самой аварии, прорыва отопительной системы он не видел, не знает и куда делись 13 видеокассет.
Оставалось допросить Непомнящего Д. С. После некоторого запирательства он полностью подтвердил фиктивность акта. Рассказал, что 28 октября 1986 года получил от Гдляна указание о списании рузметовских видеокассет. Далее он пояснил: «Я составил данный акт сам лично на машинке, на которой я работал в кабинете. Все, что записано в акте, так же как и сам акт, является полной фикцией. Никаких магнитных лент, пришедших в полную негодность, не было, прорыва отопительной системы не было, все это я выдумал, чтобы выполнить указание Гдляна. Первым этот акт, подготовленный мною, подписал Гдлян Т. X., за ним его подписал я, а после нас двоих его подписали Власов и Бондаренко, кто из них первым подписал акт я не помню, также я не могу точно сказать, где ими акт был подписан. Гдляну на подпись данный акт представил я, после того, как я его подготовил в одном экземпляре, акт был передан мною Гдляну Т. X., а дальнейшую судьбу данного акта я не знал потому, что более не видел его. Я удивился тому, что этот акт у вас оказался, т. к. не думал, что Гдлян его к уголовному делу приобщит. Он же знал, что данный акт фиктивный. То, что в акте названы 13 штук видеокассет, изъятые у Рузметова А., я могу объяснить тем, что Гдлян Т, X. мне сказал конкретно, чтобы я акт составил по видеокассетам Рузметова А. У Гдляна Т. X. никогда не было в обычае что-либо просить, в данном случае тоже он в очень требовательном, повелительном тоне дал мне указание составить акт, что я и сделал без возражений. Я сейчас не могу толком объяснить, почему в этом вопросе я так безропотно подчинился Гдляну Т. X. Может, этому способствовал громадный авторитет Гдляна Т. X. в то время. Нельзя сказать, что я не осознавал сути того, что делал, составляя этот акт, но тем не менее составил. Сейчас мне стыдно это осознавать, но что было, то было. Что касается непосредственно судьбы кассет, не знаю и не видел, как Гдлян Т. X. — сам лично или через кого — забрал эти кассеты из общего числа видеокассет Рузметова А.».
К показаниям Д. Непомнящего можно добавить, что Гдлян имел доступ ко всем вещдокам, хранившимся в этом кабинете. И еще, акт о списании видеокассет составили в первой половине дня, а во второй половине Гдлян улетел самолетом из Ташкента в Москву. Можно полагать, что кассеты улетели вместе с ним и исчезли.
Исчезли не только они. 21 октября 1986 года в доме Рузметова А. провели обыск. Длился он долго и закончился поздно. На следующий день обыск продолжили. Рузметову X. с детьми поместили в одной из комнат, а сами следователи хозяйничали всю ночь в других.
После обыска Рузметова X. обнаружила исчезновение ряда ювелирных изделий, которые не были внесены в списки изъятых ценностей. Ее заявления в группу Гдляна и прокуратуру остались без реагирования. Речь, например, шла об исчезновении части коллекции зажигалок иностранного производства, а также браслета с национальным орнаментом из золота 583-й пробы стоимостью около 800 рублей. Конечно, заявления Рузметовых можно поставить и под сомнение — заинтересованные они люди. Но нас насторожили другие обстоятельства. Квартира, где проходил обыск, состояла из пяти комнат. На обыск приехало также пять следователей и трое понятых. Один из следователей печатал протокол, около него сидели понятые. Другие следователи осматривали комнаты и делали это одновременно. Каждому досталось по комнате. Но понятых-то только трое, и сидели они в зале. Следователи из комнат выносили ценности в зал и клали на стол. Обнаруженное заносилось в протокол. Когда начинался обыск, то в доме из семьи Рузметовых был лишь один тринадцатилетний ребенок.
Я не хочу ставить под сомнение порядочность и честность большинства следователей, в том числе и из группы Гдляна. Но обстоятельства складывались так, что мы вынуждены были начать расследование сообщения об исчезновении изделий из дома Рузметовых. Как ни горько говорить, но ведь уже были установлены факты разворовывания вещей из машины, перед нами лежал и фиктивный акт на списание видеокассет.
Установили понятых, начали их допросы. Весьма любопытные показания дала Э. Шеварева, женщина с высшим педагогическим образованием, безупречной репутации, абсолютно незаинтересованное лицо: «Когда обыск закончился, следователь, который составлял протокол, сложил в свой дипломат три футляра с золотыми украшениями (в фабричных футлярах, цвет которых я не помню), два комплекта золотых изделий: один из них — сережки с бриллиантами и кольцо с бриллиантом — это был один комплект; второй комплект — тоже сережки и кольцо, но по-моему без камней, точно не помню, только помню, что второй комплект был без бриллиантов. Еще один, третий футляр: в нем находился золотой женский браслет, который надевается на запястье руки женщины. Эти золотые украшения были найдены следователями то ли в комнате матери, то ли в комнате девочек. Я сейчас смотрю и вижу, что эти предметы в протоколе обыска не отражены. Деньги, которые вместе с этими золотыми вещами положил в свой дипломат следователь, в протоколе указаны, они были, в том виде и количестве, как я сказала выше. Я не знаю почему золотые вещи в данном протоколе не указаны, но факт, что они были и следователь положил их с деньгами в дипломат из пластмассового материала черного цвета. Я это видела своими глазами…»
Мы не успели выполнить иных следственных действий. Дело незаконно прекратил Трубин. Заявления Рузметовых так и остались непроверенными.
Если бы только они. Остались нерасследованными другие, аналогичные факты, о которых следует все-таки рассказать. Они могут, как мне думается, пролить свет на внутреннюю сторону образа Гдляна, чуть-чуть развеять газетный туман, напущенный достаточно умело над ним и его окружением.
Конечно, меня могут упрекнуть за придание огласке фактов, по которым не принято окончательного решения. Я это хорошо понимаю, упреки отчасти будут справедливыми. Но не я первый выбрал такой путь. Его выбрал Гдлян сам, когда начал печатать в газетах неисследованные протоколы допросов, когда начал раскрывать следственную тайну до принятия окончательных решений по делам. Поэтому я не буду испытывать угрызений совести, ибо имею моральное право рассказать и об этих непроверенных фактах. Постараюсь их не комментировать, пусть читатель оценивает сам приведенные показания, выдержки из протоколов осмотра, следственных экспериментов и т. д.
Начну с подозрения, выдвинутого нами в отношении начальника следственной части Г. Каракозова. В становлении Гдляна он сыграл исключительную роль. Без него Гдлян не стал бы тем Гдляном, которого мы привыкли видеть. С подачи Каракозова того назначили следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР. Гдлян многое перенял от своего старшего патрона. Достаточно сказать, что понятие «яма», то есть практика выбрасывания материалов из дел, существовала и до прихода Гдляна в следственную часть. Каракозов «вводил» Гдляна и в Узбекистан. Сам он неоднократно бывал з республике. Хорошо знал министра внутренних дел УзССР Яхьяева. Тот даже предлагал ему пост своего заместителя.
При многих схожестях Каракозов отличался от Гдляна большей эрудицией, знанием права, интеллигентностью и уравновешенностью. О Каракозове шла молва, как о великолепном следователе, мастере допросов самых «твердых» преступников. Но и Каракозова, видимо, развратила высокая следственная вершина. Постепенно стало проявляться пренебрежение к процессуальной форме, «политика» брала верх над правом. Гдлян хорошо знал своего «шефа», его сильные и слабые стороны, умело играл на них. Он понимал, что и Каракозову нужны громкие дела, большие миллионы, оба получали за них крупные премии. Однако я долго пытался понять, когда и на чем Гдлян смог подчинить себе
