Сущность же и основные его черты – это признание прав каждого члена общины и полное отрицание прав членов других общин и государственной власти. То есть если член одной общины напал на улице на члена другой и избил его, то все остальные члены общины должны встать на его защиту: они могут напасть на кого-то из другой общины. Потом же все члены каждой общины будут давать ложные показания, что они были вместе, и никто ничего не делал, между тем, вопя на всю улицу о необходимости посадить в тюрьму нападшего на их собрата. Если же член общины, находясь на государственной службе или работая в частной компании, пойман на воровстве, то его община будет говорить, что он не виновен, так как украл наворованное и т.д. Ведь украв у чужого, он поделится похищенным с общиной или окажет помощь нуждающемуся ее члену. Вследствие этого у русских нет четкого разделения на лиц занимающихся созидательным трудом и преступников, и это объясняет, почему большинство русских с удовольствием распевает криминальные песни. Русская община – это как бы государство в государстве и общество в обществе. Ее правила (понятия) первичны по отношению к законам и общественной морали. Все население России делится на множество подобных беспрестанно враждующих между собой общин-гуппировок; именно поэтому развитие страны и ее усиление возможны только при деспотическом образе управления, который только один способен принести хоть какую-то видимость власти закона и нравственности на эту землю.
С другой стороны, как я только что сказал, государство, правительство и законы для русских – враждебные силы, которым они не желают подчиняться и которые всегда готовы обмануть. Поэтому для придания устойчивости государству и власти закона русские философы, политики и писатели видели единственное действенное средство – православие. Последняя должна освящать политику властей, вызывать иррациональное поклонение и подчинение. Отсюда теснейшая связь церкви и государства: так было в 19-ом столетии, так есть и сейчас. Иначе ни правительство, ни государство не удержатся, падут под напором борьбы между различными группировками за власть, собственность и возможность поквитаться со своими врагами, лишь по видимости прикрываемой какой-либо идеологией.
Самостоятельно объединиться вся совокупность существующих группировок может только при нападении внешнего врага и угрозе захваты земли и власти иноземным правительством, как это было в начале 17-го столетия во время польской интервенции. Привыкнув с детства к вражде и агрессии, русские думают, что другие народы в этом похожи на них; отсюда рождаются их знаменитые на весь мир национальные спесь и чванство по отношению к другим, в особенности небольшим и более слабым, государствам. В сущности, русские не уважают ни себя, ни другие народы, а спесь и хвастовство заменяют им национальное достоинство, которого они лишены, так же как ежедневно совершающие свои злодеяния преступники обыкновенно лишены чувства человеческого достоинства.
Меня всегда поражала наивность Чернышевского видевшего в русской земельной общине некое преимущество России перед Западом. Он абсолютно не понимал, что ее породил особый русский менталитет, который я называю общинно-националистическим типом сознания, и который всегда являлся сильнейшим тормозом всякого прогресса. По всей видимости, он был слишком увлечен социалистическими учениями и ослеплен Фурье, чтобы понять это.
У русских не принято иметь мечту – я имею в виду не желание обогатиться, купить дом и тому подобное, а нравственную (общественную добродетель). Хорошо известна фраза Мартина Лютера Кинга: “Я имею мечту”, смысл которой заключался в стремлении к равноправию и взаимному уважению представителей разных рас. С точки зрения русских он, несомненно, наивный, глупый, непонятный, странный и крайне опасный человек, от которого лучше держаться подальше.
Когда русским говоришь, что так нехорошо делать, ибо это аморально: например, красть, преследовать, угрожать или запугивать, то они начинают тебя оскорблять и говорить, что ты глупый и не знаешь жизни. Однако, как только ты начинаешь говорить об этом громче и многие, особенно за рубежом могут это услышать, тотчас пытаются отговорить тебя от твоих опасных для них мнений, раскрывающих их помыслы, коварную и дикую сущность; они пытаются льстить и успокаивать, отчего становятся еще более ненавистными. Я замечал, что если русские ко мне плохо относятся – это меня раздражает, если хорошо – тоже. И одно и другое делается с каким-то глупым и безразличным выражением лица, а это, как не крути, неприятно.
Иногда, конечно же, кто-то из русских встает и вовсеуслышанье заявляет о необходимости быть приверженцами правды, совести и морали. Однако, за самым редким исключением, это говорится без искренней убежденности и твердости, а с какой–то только русским присущей в таком важном деле улыбкой и наигранной простатой. По–видимому позволяющей в случае неблагоприятного хода событий, - а для подобных достойных и благородных дел он, как правило, у них именно такой, - избежать нежелательных последствий, заявив, что это было сделано по наивности и недомыслию. Если же человек посмеет с убежденностью говорить правду и напоминать о нравственности, тогда от него все вмиг отворачиваются, точно от чумного и странного, так как русские глубочайшим образом убеждены, что добро никогда не восторжествует, а только навлечет на них новые беды. А при их безнравственности и асоциальном поведении иначе и быть не может. Фатализм зла освобождает им руки и оправдывает их злодеяния и пороки. И именно благодаря нему русские, совершая самые разные преступления, часто похожи на грубых, бездумных и бесчувственных роботов.
У русских настолько вошло в привычку клеветать и всячески оскорблять друг друга, что они редко возмущаются этим, а в суд подают не чтобы восстановить свое достоинство, но чтобы досадит обидчику. Если кого-то оклеветали, то его обычная фраза: “пусть говорят”. Ведь он знает, что все окружающие понимают: русские только и делают что врут и обманывают. Да и какое имеет значение клевета, если все общество поделено на отдельные группировки, члены которых всегда и во всем, согласно принципу круговой поруки, поддерживают друг друга. Однажды, генеральный прокурор г-н Устинов признался: “у нас, куда не посмотри, везде криминальные группировки”.
Русские верят в грубую силу; если русский видит, что его недруг, оппонент или просто несогласный с ним человек физически слабее его, тогда он непременно на него нападет и изобьет. Причем, что меня всегда поражало, русские воспринимают такое поведение как абсолютно нормальное: местное население признает легитимной грубую силу, и привыкло ей подчиняться. Что примечательно, если посмотреть на русских адвокатов, депутатов или представителей других умственных профессий, то они по внешнему виду очень напоминают бандитов; это связано с тем, что им, в силу публичности и важности, часто угрожают, оскорбляют и нападают, а так же с тем, что они при возможности грешат этим и сами. По статистики в России на 1% самообороны с применением травматического оружия приходится 99% нападений с его использованием. Это показывает, как только русские получают преимущество, они его тотчас используют, нападая друг на друга. Когда же русские дипломаты и политики начинают вести подобным образом за пределами России, они получают вместо уважения только гнев и презрение, ибо у цивилизованных народов грубая сила вызывает отвращение и ненависть, причины которых русские варвары не способны понять, а потому они начинают еще и оскорблять униженные ими народы.
Но самые важные и уважаемые бандиты – это чиновники. В особенности, руководители и начальники силовых структур – ФСБ, МВД, прокуратуры. Сегодня Путин отдал им часть власти: они получили вотчину или право на незаконные действия и личное обогащение: коррупция, рейдерские захваты, крышивание нелегального бизнеса. Взамен же они должны обрушивать град ударов дубинками на головы представителей несистемной оппозиции и врагов путинского режима, преследовать и запугивать их. У русских нет закона, а есть дробление власти и распределение лицензий на беззаконие: что-то похожее на
