— За то, что ты мне доверяешь.
— Ты не в серебристом платье, — отрезал Энтони. Почему он вновь замкнулся в себе? Виктория заметила это еще в спальне.
— Ты сердишься на меня?
— Нет. — Он шагнул к выходу. — Мне надо работать, вот и все.
Он дает ей понять, что она ему мешает? Энтони снова повернулся к Виктории:
— Я постараюсь весь вечер находиться рядом с тобой. В любом случае будь предельно осторожна с Харди.
— Думаешь, он действительно может попытаться убить тебя?
— Не знаю. Но они говорили о женщине, которую Харди собирается взять с собой. Возможно, речь шла о тебе.
Холодок страха пробежал у Виктории по спине.
— Он может меня похитить?
— Не знаю! — Энтони сжал кулаки: — Я не должен был привозить тебя сюда!
Он тревожится за нее. По-настоящему. Наверное, единственный на всем белом свете. Виктория приблизилась к нему, обняла за шею и нежно поцеловала.
В первое мгновение он словно оцепенел, но потом прижал ее к себе и ответил на поцелуй. Она слегка отстранилась и сказала:
— Ты защитишь меня.
— Я не могу ничего тебе обещать.
Она кивнула, соглашаясь не только с его словами, но и с подтекстом, который он, очевидно, вложил в них.
— Я не требую никаких обещаний.
— Нам пора, мы слишком долго отсутствуем.
— Да, конечно.
Они вернулись в гостиную, где дамское трио завершало исполнение рождественского гимна «Остролист и плющ». Виктория опустилась в свободное кресло, Энтони встал позади нее.
Виктория украдкой взглянула на Харди. Он свирепо смотрел на них, явно возмущенный собственническим поведением Сомертона. Она отвела глаза, изображая испуг и смущение.
Тяжелая рука Энтони легла на ее плечо. Она не знала, кому предназначен этот демонстративный жест — Харди или ей самой, однако вполне невинное прикосновение заставило ее вздрогнуть от внезапно вспыхнувшего желания.
Тем временем небольшая группа гостей завершила очередное рождественское песнопение, и леди Фарли объявила, что в столовой поданы чай и лимонад.
— Я принесу тебе чаю, — сказал Сомертон и вышел из гостиной.
Харди немедленно устремился к Виктории и, усевшись в соседнее кресло, спросил:
— С какой стати он продолжает строить из себя вашего покровителя, зная, что вы желаете с ним расстаться?
— Все гораздо сложнее, чем я ожидала. Кажется, он не намерен считаться с моими желаниями. Прошу вас, оставьте меня, он сейчас вернется.
— Энн, давайте уедем вместе, — зашептал Харди. — Я отправляюсь в Лондон в среду утром. Встретимся в восемь на конюшне.
— Ради Бога, уходите, — вполне убедительно взмолилась Виктория. — Завтра я дам вам знать, смогу ли уехать с вами.
— Тогда до завтра. — Он поспешил удалиться, завидев приближающегося Сомертона.
Энтони вручил Виктории чашку чая и поинтересовался:
— Ну, как?
— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответила она, изогнув бровь.
— Он снова делал тебе гнусные предложения? Виктория различила в его голосе нотку ревности и улыбнулась:
— Он хочет, чтобы я с ним сбежала.
— Неужели?
— Именно так. Он уезжает в среду утром.
— Хорошо сработано, дорогая. Виктория подавила зевок.
— Полагаю, мне лучше подняться наверх. — Она встала и посмотрела на Сомертона: — Ты присоединишься ко мне?
Он явно колебался. Почему? Может, задумался о том, что ждет их впереди? Ему не о чем беспокоиться. Она ничего не требовала от него, твердо зная — у них нет совместного будущего. Причудливая судьба свела их, на неделю, чтобы потом навсегда развести в разные стороны.
— Да. Я пойду с тобой.
Энтони притянул Викторию ближе. Они постепенно приходили в себя после очередного порыва опустошающей страсти, и на Энтони снизошло странное ощущение полноты жизни. Откуда взялось столь непривычное состояние и что творит эта хрупкая женщина? Он не мог припомнить, когда в последний раз испытывал подобные чувства. Если такое вообще когда-либо было.
Просто наваждение какое-то. Он не мог насытиться ею, хотя знал, что через несколько дней они расстанутся навсегда. Вероятно, его одержимость объясняется ограничениями во времени. Он стремится сполна насладиться ею в отведенные сроки, только и всего.
Настораживало одно — он занимался с ней любовью чаще и больше, чем с любой другой женщиной. Впрочем, хватит размышлять о пустяках. Чаще, больше… Какая разница? Уж он-то знает, что женщины только на то и годятся, чтобы спать с ними.
Виктория повернулась к нему, и от ее улыбки его сердце забилось сильнее.
— Мы наверняка пропустили несколько чудесных рождественских гимнов.
— Поспешим в гостиную, чтобы послушать остальные? — осведомился Энтони.
— Нет. — Она обняла его и положила голову ему на плечо. — Я рассчитывала остаться в спальне до утра.
— Я тоже. — Он крепко прижал ее к себе.
С нежностью погладив его руку, она попросила:
— Расскажи о своем отце.
— Что? — удивился Энтони. Почему ее интересует этот мерзавец?
— Ты упоминал о нем, когда говорил о матери. Но мне хотелось бы знать, какой он человек.
Энтони поднял глаза к потолку:
— Мне было трудно жить с ним, Виктория. Он предъявлял ко мне слишком высокие требования. При первой возможности я предпочел оставить его дом и поселиться отдельно.
— В чем заключались высокие требования? — спросила она, приподнимаясь, чтобы лучше видеть его лица.
— Я должен был соответствовать его стандартам. В частности, не общаться с проститутками, не иметь любовницы, обзавестись добропорядочной женой из достойного семейства и обеспечить продолжение рода. Все бы ничего, но он сам исправно посещал проституток и любовниц, будучи женатым. Моя мать была именно добропорядочной женщиной из достойного семейства, однако это не помешало отцу изменять ей направо и налево.
— Из-за этого она ушла?
— Да. Обнаружив, что некая актриса родила от него ребенка, мать потребовала объяснений. Он без малейшего раскаяния признал этот факт и заявил, что исполнил свой долг, подарив ей сына и дочь, а теперь не намерен ограничивать себя в удовлетворении естественных потребностей определенного свойства. Виктория погладила Энтони по щеке:
— Она отказывалась исполнять супружеские обязанности?
— Нет. Но он каждый год отправлялся на лондонские сезоны, а ее оставлял в чеширском поместье.
