мужей.
— Он никогда ничего не рассказывал о своей матери. Никому. Даже своей родной сестре. Я знаю благодаря моему дару.
Виктория прекрасно понимала, почему он ничего не говорил Дженне.
— Он не хочет причинять ей боль. И думает, что для нее лучше верить в то, что их мать умерла.
— Уму непостижимо, — пробормотала Софи. — Что приводит тебя в такое изумление?
— Мой брат никому не доверяет. Почти все, что мне о нем известно, я узнала, пользуясь своими способностями. Он не рассказывает ничего никому никогда. — Софи покачала головой.
Виктория пожала плечами. Да, его трудно заставить говорить. Но можно.
— А как вы ладили друг с другом? Ведь он страшно вспыльчив.
— Я столкнулась с этим только однажды, — отозвалась Виктория, вспомнив тот день, когда он разозлился и чуть не взял ее силой. — В основном он вел себя как джентльмен и обращался со мной безупречно.
— Сомертон — джентльмен? Это несовместимые понятия.
— Я нахожу его очень приятным, — сообщила Виктория таким тоном, словно говорила о погоде, а не о любимом мужчине.
— Виктория, ты его любишь? — мягко спросила Софи.
— Да, — ответила она, и ее глаза наполнились слезами. Но это ничего не значит и ни к чему не приведет.
— Я должна идти, — сказала Софи с таинственной улыбкой. — Мне нужно кое-что сделать для одной клиентки.
— В такое позднее время?
— Да. Она ужасно требовательна.
Софи вышла из приюта, спустилась по лестнице и остановилась на нижней ступеньке.
Свершилось чудо. Сомертон доверился Виктории. Любить такого человека, как он, очень непросто. Однако раз Виктории удалось растопить его ледяное сердце, значит, впереди их ждет великая любовь. Софи в этом нисколько не сомневалась.
И все-таки до сих пор не могла прийти в себя от изумления. Чтобы Сомертон раскрыл душу женщине, с которой знаком всего несколько дней? Невероятно! Они просто созданы друг для друга. И должны быть вместе.
Софи решительно сжала рукой перила. Она найдет способ решить эту проблему.
Глава 23
Энтони от души надеялся, что мать еще не проснулась. Ему вовсе не хотелось, чтобы она увидела его здесь. Дверь со скрипом отворилась. На пороге стояла Виктория, одетая в будничное шерстяное платье мышиного цвета.
Она выглядела как женщина, чьим единственным предназначением является забота о сиротах, а никак не рискованные путешествия в сопровождении любовника.
— Почему ты сама открываешь дверь? У тебя нет лакея? Виктория удивленно округлила глаза:
— Ну, разумеется, есть. Двадцать лакеев, десяток горничных и, конечно, дворецкий.
Энтони несколько смутился от такой язвительной отповеди:
— Извини.
— Входи, пока кто-нибудь тебя не увидел. — Она открыла дверь пошире и посторонилась.
Энтони перешагнул через порог и тотчас очутился в атмосфере домашнего уюта. Деревянные полы, тепло, воздух напоен ароматом свежеиспеченного хлеба, с верхнего этажа доносятся ребячьи голоса…
Вручив Виктории пальто и шляпу, он подождал, пока она повесит их на крючок, и, желая узнать, чем заполнена ее повседневная жизнь, спросил:
— Что сейчас делают дети?
— Старшие занимаются, младшие играют, — ответила она и, войдя в маленький кабинет, добавила: — У меня было столько дел, что я не успела достать ожерелье.
— Понимаю. По правде говоря, я с трудом представляю себе, как можно за одно утро умыть, одеть, накормить и усадить за уроки восьмерых детей.
— Теперь их только шестеро. Энтони заметил, как дрогнул ее голос.
— Виктория, пока мы были в отъезде, здесь что-то произошло?
Она отвернулась:
— У двоих малышей объявилась тетя и забрала их. Он подошел к ней сзади, притянул к себе и обнял:
— Разве не лучше, если они будут жить в семье?
— Да, конечно. Но…
Он повернул ее лицом к себе. Только ли разлукой с детьми вызваны эти горькие слезы? Она всхлипнула и посмотрела на Энтони заплаканными голубыми глазами:
— Прости. Обычно я не даю волю слезам.
— Кажется, тебе нелегко дались эти два дня.
Она кивнула и устремила взгляд на пуговицу его жилета.
— Я сейчас принесу ожерелье. Ты подождешь меня здесь?
— Нет, я пойду с тобой. — Мысль о том, чтобы отпустить ее от себя хотя бы на секунду, приводила его в ужас.
— Оно у меня в спальне.
— Я пойду с тобой, — упрямо повторил Энтони. При слове «спальня» его воображение заработало в полную силу. Однако, когда в доме столько детей, вряд ли можно рассчитывать на то, что фантазии подобного рода воплотятся в жизнь.
— Ты все еще не доверяешь мне?
— Доверяю. Но такой распутник, как я, не может устоять перед искушением проникнуть в женскую спальню.
Она мягко рассмеялась:
— Ты действительно закоренелый распутник. Поднимаясь вслед за ней по лестнице, он наблюдал за грациозным покачиванием изящных бедер, но детские голоса, доносившиеся с третьего этажа, действовали весьма отрезвляюще.
— Сюда, — показала Виктория. — Моя спальня на втором этаже.
Маленькая комната была очень опрятной, но практически пустой. Узкая кровать, комод и ночной столик — вот и вся обстановка.
Виктория достала из нижнего ящика коробку, поставила ее на кровать, открыла и ахнула:
— О Боже!
— В чем дело? — Он заглянул в коробку и увидел несколько детских рисунков и какие-то мелкие безделушки.
— Оно пропало!
— Пропало? — Неприятный холодок подозрения пробежал по спине Энтони.
Виктория подняла глаза:
— Я спрятала ожерелье в этой коробке. Я не могла его заложить — там золотое плетение в виде герба. Сомертон, клянусь, оно было здесь.
— Помнится, ты говорила, что не так глупа, чтобы хранить ожерелье в своем доме, — напомнил он, стремительно закипая от гнева.
— Разумеется, я так сказала. — В ее взгляде светилось отчаяние. — Мне просто не хотелось, чтобы ты устраивал тут обыск на глазах у детей.
Он почувствовал, что она говорит правду.
— Допустим. Кто мог войти сюда, пока тебя не было? Она пожала плечами:
