— Дети, Мэгги, миссис Трамбл, которую ты нанял перед отъездом… Да кто угодно! Я никогда не запираю комнату.
— Кто-нибудь знал про ожерелье?
— Только Мэгги. — Виктория еще раз переворошила содержимое коробки. — Мэгги не могла его украсть. Она работает у меня уже восемь лет.
Внезапно дверь распахнулась и в спальню вбежала девочка.
— Мисс Тори, я забыла показать вам… — Заметив Энтони, она запнулась, потом звонко спросила: — Вы кто?
Энтони взглянул на девочку и судорожно ухватился за спинку кровати. Его мысли устремились к маленькому медальону у него в кармане — с ним он никогда не расставался. Это невозможно. Такого не может быть. Виктория не стала бы скрывать!
— Бронуин, ты ведешь себя невежливо. Это лорд Сомертон, он пришел… — Виктория мягко засмеялась, указывая на ожерелье, украшавшее шею малышки: — Вот за этим.
— Но я нашла это в коробке, на которой написано мое имя.
Энтони казалось, что он сошел с ума. Глядя на девочку, он видел перед собой маленькую Дженну. Они похожи как две капли воды. Не только внешне. В детстве у сестры был такой же звонкий голос, та же манера говорить.
— Извини, Бронуин. — Виктория сняла ожерелье с шеи ребенка. — Я хранила ожерелье для лорда Сомертона, пока он был в отъезде. Оно слишком дорогое для такой маленькой девочки, как ты.
Энтони собрал волю в кулак и, наконец, сформулировал из обрывков вопросов, вертевшихся у него в голове, один — более или менее связный:
— Сколько ей лет?
— Девять.
Энтони едва удержался на ногах. Не желая множить число несчастных незаконнорожденных детей, он всегда был чрезвычайно осмотрителен. Почти всегда. Десять лет назад, как и на этой неделе, он не думал о подобных вещах.
— Мисс Тори, — дрожащим голосом сказала Бронуин. — Это тот человек.
— Какой человек?
— Который мне снился. Он пытался забрать меня отсюда.
Виктория погладила девочку по голове:
— Нет, Бронуин, это не он. А теперь, пожалуйста, оставь нас с лордом Сомертоном вдвоем.
— Да, мисс Тори.
Некоторое время Энтони не мог оторвать глаз от двери, за которой скрылась Бронуин. Затем повернулся к Виктории:
— Почему ты не сказала мне? Она нахмурилась:
— О чем? Я понятия не имела, что ожерелье взяла Бронуин.
У Энтони в глазах потемнело от ярости.
— Меня не волнует это чертово ожерелье. Как ты могла не рассказать мне о ней? Почему ты молчала всю неделю?
Виктория обиженно посмотрела на него:
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Он достал из кармана медальон, открыл его и протянул ей.
— Откуда у тебя ее портрет? — Виктория взглянула на медальон, и у нее задрожали руки. — Откуда?
— Это моя сестра Дженевра, или Дженна, как ее все называют. На портрете ей десять лет.
— Ты ошибаешься. Это Бронуин! Разве ты не видишь?
— Виктория, почему ты не сказала мне, что у меня есть дочь? — Энтони схватил ее за плечи и встряхнул: — Я имею право знать о ее существовании.
Она оцепенела:
— О Боже! Ты думаешь, она наша дочь? Наша с тобой?
— Разумеется! А чья же еще! — прорычал Энтони.
У Виктории подкосились ноги. Бронуин точно не ее дочь, значит…
— О небо! — воскликнула она. — Ты и она!
У нее словно пелена с глаз упала. Она вспомнила, как леди Уайтли предостерегала ее от общения с Сомертоном, потому что он не уважает женщин и приносит им одни страдания. Очевидно, леди Уайтли не желала, чтобы Сомертон узнал о том; что Бронуин — его дочь.
Он солгал. Виктория не была его первой женщиной. Леди Уайтли родила через семь месяцев после той роковой ночи. И Бронуин была очень здоровым младенцем, вполне доношенным.
Он солгал!
— Уходи, — прошептала она. — Я больше не хочу тебя видеть. Никогда. Уходи из моего дома!
Энтони схватил ожерелье и ринулся к двери:
— Завтра я вернусь за своей дочерью.
У Виктории перехватило дыхание. На этой неделе она уже потеряла двоих питомцев. И не намерена терять еще одного.
— Ты не посмеешь забрать ее у меня!
— Еще как посмею. Я сделаю для этого все. Дойду до принца-регента! Уж не думаешь ли ты, что он позволит моему ребенку прозябать в сиротском приюте!
— Убирайся! Чтобы ноги твоей не было в моем доме! — пронзительно закричала Виктория и запустила в него подушкой.
Энтони выскочил из комнаты и с грохотом захлопнул за собой дверь.
Виктория рухнула на кровать, заливаясь слезами. Бронуин была ее любимицей, самым первым ее ребенком. Потом появились другие, тоже любимые. Но Бронуин занимала в ее сердце особое место. Она не может ее потерять.
Кроме того, потерять Бронуин — значит, потерять все: дом, остальных детей, смысл жизни. Без поддержки леди Уайтли дом содержать невозможно. Детей передадут в приюты. Мэгги придется искать другое место.
А сама она останется ни с чем. Просто окажется на улице. Скорее всего ей придется работать в борделе. Только на сей раз дело вряд ли ограничится уборкой комнат.
При мысли об этом Виктория села и вытерла слезы. Она не будет проституткой. Никогда и ни за что! Из любой ситуации можно найти выход.
Прежде всего необходимо поговорить с леди Уайтли. Правда, тогда она неизбежно узнает, что Виктория спала с Сомертоном… Ну и пусть! Главное, чтобы леди Уайтли убедила Сомертона не забирать Бронуин. Хотя, судя по его сегодняшнему поведению, вряд ли он станет прислушиваться, к кому бы то ни было и менять свое решение.
Энтони пулей вылетел из дома Виктории. Никогда в жизни ему не было так плохо. Его одурачили, обманули, предали… Как всегда, в декабре на его голову сыплются несчастья. А в данный момент еще и отвратительные жирные снежинки!
Он огляделся по сторонам и внезапно понял, что на всем белом свете есть только один человек, с которым он может поговорить, который с самого начала предостерегал его от общения с Викторией. И этот человек не кто иной, как его мать. Очевидно, стоит — хотя бы иногда — прислушиваться к ее советам.
Он открыл дверь борделя и шагнул в мир, не знающий сна. В одиннадцать часов утра в гостиной уже сидели двое сластолюбцев, и подбирали себе, подходящих дам.
Энтони покачал головой и устало зашагал вверх по лестнице.
Остановившись перед дверью, он тихо постучал, дожидаясь разрешения войти. В вечернее время подобных церемоний не требовалось, но утром в комнате матери все еще мог находиться клиент.
— Войдите, — раздался раздраженный голос.
— Судя по всему, ты тоже находишься в превосходном расположении духа, — заметил Энтони вместо приветствия.
Она закатила глаза:
