девочку, которую не выпускают из ее комнаты. Я посмотрела на свои руки. Сложенные ладони, стиснутые коленями, как тисками. – …Кистей и красок, – произнесла я с усилием, которого, надеюсь, никто не заметил. – Акварели, какой-нибудь бумаги…
– В центральном универмаге продаются электропечи для хот-догов и щенячий корм, но сомневаюсь, что у них есть художественные принадлежности, – сказала Кэт. Потом взяла с прилавка карандаш и бумагу. – Вот, напиши здесь, что тебе нужно, и я договорюсь, чтобы Шем купил это, когда придет следующий паром.
Пока они доскребали ложками мороженое, я набросала список основного необходимого.
– Я так поняла, что ты собираешься у нас побыть? – спросила Хэпзиба.
– Матери нужна моя помощь, так что, наверное, да.
– Что значит «побыть»? Как долго? – подняла брови Кэт.
– Точно не знаю, – сказала я, стараясь замять разговор на эту тему.
– А как же Хью? – поинтересовалась Кэт.
Я решила принять вызов.
– Когда ты первый раз позвонила мне, то обвинила, что я наплевательски отношусь к матери – насколько помню, ты сказала: «Ты не можешь вести себя так, будто у тебя нет матери». А теперь ты обвиняешь меня, что я плюю на Хью? – На слове «Хью» мой голос чуть не сорвался.
Кэт отреагировала так, будто я дала ей пощечину.
– Приехали, Джесси. Мне без разницы, заботишься ты о Хью или нет. Мужик сам о себе может позаботиться. С каких это пор меня беспокоит, заботятся ли жены о своих мужьях? Я только хотела поинтересоваться, все ли у вас в порядке.
– Как будто тебя это касается, – упрекнула ее Хэпзиба. Я никак не могла понять, к чему клонит Кэт. – Так расскажи нам – как Нелл? – спросила Хэпзиба.
Я пожала плечами.
– Если честно, я думаю, что у нее депрессия. Она ничего не делает, только сидит в кресле, уставившись в телевизор, и крутит свой кубик Рубика.
– Надо пообедать «У Макса»! – выпалила Кэт. Пес мирно посапывал, положив голову на ногу Бенни, но при упоминании своего имени слегка приоткрыл глаза. – Нам надо всем собраться и пообедать в кафе в эту субботу.
Многие годы мать старалась выдернуть свою нить из узелка, который все трое связали и бросили в море в ту ночь, узелка, связывавшего их многие годы. Но Кэт не хотела, чтобы она замыкалась в себе. Ее верность – и верность Хэпзибы – не поколебались ни разу.
– Прекрасная мысль, – сказала я, окончательно поняв, что не смогу более трех минут выносить это безумие. Не знаю почему, но Кэт была самой вызывающей женщиной, которую я когда-либо встречала. – Только сомневаюсь, что она придет, – добавила я.
– Скажи ей, что в эту субботу «У Макса» будет обедать Папа Римский. Это должно сработать.
– Просто скажи, что мы скучаем по ней и хотим ее видеть, – сказала Хэпзиба, оборачиваясь ко мне.
– Попробую, – ответила я. – Но на многое не надейтесь.
Обведя взглядом лавку, я заметила картинку, изображавшую кораблекрушение, которую нарисовала, когда мне было одиннадцать.
– Ой, смотрите, моя картинка!
Ярко-белая лодка лежала на дне океана рядом с улыбающимся осьминогом, гигантским моллюском с любопытными глазками и стаей морских коньков. Рисунок напоминал картинку из книги счастливого детства – если бы не горящая лодка.
Огонь под водой – неужели так мне виделась в детстве смерть отца? Адское пламя, которое ничем не потушишь? На зыбкой поверхности воды серый пепел плавал, как планктон, но над ней улыбалось солнце, и мир казался безмятежным и безоблачным. До сих пор я не замечала, как много боли в этом рисунке, детского желания, чтобы мир вернулся к своей безупречной сути.
Я повернулась и увидела, что Хэпзиба изучающе смотрит на меня.
– Я помню, когда ты нарисовала это. Ты была тогда маленькой грустной девочкой.
Кэт хмуро посмотрела на нее.
– Зато ты обязательно вспомнишь что-нибудь веселое.
– Джесси была грустной, – сказала Хэпзиба. – Она это знает, и мы знаем это. Так почему не сказать? – Она никогда не обижалась и не сердилась на Кэт, возможно, поэтому они были не разлей вода.
– Почему ты никогда не хочешь поговорить о тех временах? – спросила я Кэт. – Мне как раз хочется поговорить о них. Мне это необходимо. Например, мне хочется знать, почему все говорят, будто пожар начался из-за искры, которая вылетела из трубки отца.
– Потому что из-за искры, – ответила Кэт, и я увидела, как Хэпзиба кивнула.
– Хорошо, а я нашла вот это в шкафу у матери в спальне. – Порывшись в сумочке, я достала трубку. Я держала ее, сложив ладони лодочкой, как облатку или бабочку со сломанным крылом. От чашки трубки пахло табаком и лакрицей.
Все трое уставились на трубку, пустые стаканчики из-под мороженого стояли, накренившись, у них на коленях. На лицах отсутствовало всякое выражение.
– Что сказала на это Нелл? – спросила наконец Кэт.
– Я пока еще не рассказывала ей про трубку. Боюсь, при виде ее она может снова выйти из себя.
Кэт протянула руку, и я передала ей трубку. Она повертела ее, словно доискиваясь какого-то ответа.
– Полиция просто строила предположения, когда говорила, что пожар начался из-за трубки. Значит, это было что-то другое – теперь-то какая разница?
Она вернула мне трубку.
– Но почему она позволила полиции и всем остальным поверить, что виной всему трубка, если она все это время лежала у нее? Почему она промолчала? – спросила я.
Солнце через маленькую прореху среди облаков просочилось сквозь пыльную витрину, и вся троица уставилась на это сияние.
– Я ходила в монастырь к отцу Доминику, – сказала я. – И, кажется, обвинила его, что он кое-что знает о том, почему мать отрубила себе палец.
– Ты не могла, – возмутилась Кэт.
– Могла. И знаете, что он мне сказал? Не ворошить былое. Сказал, что иначе я сделаю матери больно.
– Он так и сказал? – Кэт встала и пошла к прилавку. – Но это бессмыслица.
Она бросила быстрый взгляд на Хэпзибу, которая казалась озадаченной не меньше Кэт.
– Он что-то скрывает, – настойчиво повторила я.
Кэт подошла ко мне сзади. Ее руки, помедлив в воздухе, опустились мне на плечи. Когда она заговорила, вся язвительность, так часто проскальзывавшая в ее голосе, пропала.
– Мы подумаем над этим, Джесси, ладно? Я поговорю с отцом Домиником.
Я благодарно ей улыбнулась. Я увидела линию на ее подбородке, где кончался макияж. Ее горло нервно дернулось, и за этим движением крылось целое море нежности.
Похоже, разговор затронул в ней какие-то сокровенные чувства, потому что она резко убрала руки и сменила тему.
– А взамен ты даешь мне слово нарисовать несколько картинок с русалками для лавки.
– Что?
– То, что слышала, – сказала Кэт, обходя стул и становясь передо мной. – Ты сказала, что собираешься рисовать, так рисуй русалок. Они пойдут нарасхват. Можем заключить договор. Поставим хорошую цену.
Я глядела на нее, разинув рот. Мне мысленно представилось полотно: лазурные небеса, в которых, как ангелы, порхают крылатые русалки и с огромной высоты ныряют в море. Я постаралась вспомнить, что говорил брат Томас о крылатых русалках. Что-то вроде морских муз, приносящих вести из глубин.
