Хелен опустила стекло в своей дверце и пристально посмотрела на меня.
— Машина сломалась?
Я не нашел что ответить. И сказал:
— Где был Кайл в четверг вечером?
— Это, собственно, что значит? — закричал Эрл.
Хелен посмотрела на меня:
— Кайл был дома.
— Всю ночь?
Эрл снова закричал:
— Какого черта тебе нужно?
— Кайл был где-то с матерью ребенка, которого убил.
Хелен глядела на меня в окошко, покачивая головой:
— Кайл никого не убивал.
— Чего ты хочешь, денег, что ли? — Эрл целился в меня из пистолета, но Хелен закричала: «Нет!» Одну руку она положила на плечо Эрла, другой перекрестилась. Ее била дрожь. Она сказала:
— Я буду молиться о вас. У вас не слишком хороший вид. Вы лишились жены и сына. Я буду молиться о вас, молиться, чтобы вы обрели мир в сердце своем. — Она прикоснулась к груди. — Вам нужна Божья помощь.
Я перекричал ее:
— Религия ослепила вас!
Эрл опустил пистолет и спросил мрачно:
— Сколько ты хочешь?
Среди этого хаоса я не заметил, что к нам на новой машине подъезжает Кайл.
Эрл только махнул ему, чтобы он не останавливался.
Кайл медленно проехал мимо нас. Сперва он поглядел на меня, затем на мать, а затем на Эрла, который снова навел на меня пистолет.
Глава 16
Бывают минуты, когда я жалею, что Эрл в то утро не спустил курок. Пути вперед я не видел. Могли ли на самом деле эти кассеты, кассеты обогащения, изменить мою жизнь? Я как-то не представлял себя на тропическом острове, попивающим коктейли, бахвалящимся, сколько я нагреб за прошлый год. Я и рад бы, но никак не мог.
Я остановился у заправки, где имелся фотоавтомат. Я поставил передние лапы Макса на капот, обнял его и нажал на кнопку. Через несколько секунд появилось наше призрачное изображение. Я нацарапал: «Мы тебя любим, Эдди», — и отослал его.
Я ехал еще два часа и чем дальше продвигался на север, тем сильнее ощущал в себе зарождение новой веры. И все это время звучала запись о гарантированной стратегии финансового успеха, одна тема сменяла другую: «Как сотворить богатство», «Как приобрести недвижимость без немедленных вложений», «Как извлечь наличные из бартерной сделки», «Как выкупать закладные без наличных», «Как зарабатывать деньги на бирже», «Как обеспечить приток наличности».
Я сказал себе: «Почему, собственно, я не могу быть этим типом в гавайской рубашке, попивающим коктейли?» — и свернул с шоссе. Проселок поблескивал инеем, позади остался деревянный мост, и из-под балдахина деревьев я выехал на открытое пространство у озера. Ослепительно голубое небо. Свет ранней зимы был здесь таким ярким, что причинял боль.
Вот что было мне необходимо.
Я въехал на поляну перед хижиной — перед тем, что, согласно категоричному утверждению кассет, надлежало сдать в аренду по схеме «тайм-шер». С помощью творчески составленного объявления в какой- нибудь из ведущих газет. Пожалуй, я уже видел мир в ином свете.
Хижина была единственным имуществом, на которое Джанин не претендовала при разводе. По сути, она ничего не стоила — обветшавший приют рыбака у озера. Я купил ее по дешевке сразу после рождения Эдди, думая, что тут мы будем проводить летние месяцы и он научится многому из того, что связано с дикой природой. Впрочем, я уже утратил собственную наивную иллюзию о том, что природа может нас чему-то научить. Как я сказал Эдди в дни развода: «Теперь не все дикие животные живут в лесах».
Я вылез из машины и ощутил стылую недвижность озера, почти невидимого, — его холод стиснул мне горло. Время накапливалось тут, таясь в выемках, пропаханных ледниками вечность тому назад. Я почувствовал, что заношу в некий реестр каждое свое ощущение, чтобы запомнить все это для того момента, когда наконец составлю свое объявление о сдаче этой хижины в аренду по принципу «тайм- шер».
Середину дня я провел, проветривая хижину. Смел старую паутину. Мухи жужжали на стеклах окон в свои последние дни перед смертью. Время года стремительно менялось.
Я колол дрова, пока вместе с потом из меня не вышли страх и тревога последних дней. Я ощущал, как топор вгрызается в древесину, разделяет волокна и раскалывает полено. Древесина пахла пряным соком. У стены хижины выросла поленница. Руки у меня были в пятнах от холода, но я ощущал, что весь горю.
Я вошел внутрь и разобрал свои припасы. От моего дыхания внутренность хижины затуманилась. Приведя все в порядок, я спустился к озеру. Смотрел, как вдалеке на воду села гагара. В холодном воздухе разнесся плещущий звук. Предвечерний свет превратил поверхность воды в мерцающую ртуть.
Кристаллическая дымка затянула хвойные деревья на противоположном берегу. Там озеро чуть зыбилось, маленькие волны накатывались на бурую полосу выброшенных на сушу опавших листьев и обломанных веток. Мелкие впадающие в озеро ручьи покрылись пленкой льда, прозрачной, как стекло. Я выломал льдинку и похрустел ее чистотой.
Макс шнырял между деревьями. Он подбежал к озеру, но купаться передумал — просто полакал ледяной воды. Я был рад, что он тут со мной. У него была манера перепрыгнуть через что-нибудь, сразу остановиться, обнюхать, покопать лапами. Я бросил палку, и он припустил за ней вдоль кромки воды по полосе черноватого ила. Я нашел место для ужения, снял со шляпы искусственную мушку и наживил ее. Болотные сапоги позволили мне войти в воду почти по пояс. Сапоги тянули меня вверх, грозили потерей равновесия. Я расставил ноги пошире.
Холод пощипывал кожу, а затем я почувствовал онемение, словно при анестезии.
Макс подошел к воде и залаял, пробежал по илу, потом повернулся и снова бросился в лес.
Я пологой дугой забросил развертывающуюся паутинку лески далеко в озеро и держал ее ровно, ожидая сопротивления, выбирая слабину. Мушка была красивого радужного цвета — как пленка бензина на луже после дождя.
Я услышал отдаленный рокот подвесного мотора, заполнивший предвечернюю тишину. Мыс заслонял верхнюю часть озера, и лодка так из-за него и не показалась. Затем мотор смолк.
Вновь сомкнулась тишина. Гагара пролетела над цинковой водой.
Некоторое время спустя над деревьями закурилась струйка дыма. Кто бы там ни был, они готовились к наступлению темноты. Я услышал одиночный выстрел, понял, что кто-то убит, — и вздрогнул. Окликнул Макса — тот залаял где-то рядом.
Я удил, пока руки уже не могли вертеть катушку, пока солнце не скатилось к горизонту. Я почувствовал, что рыба клюнула на наживку, но дал ей уйти на глубину и не вываживал ее. Чувствовал, что высвобождаюсь от тяжкого бремени. Леска раскручивалась, и напряжение покидало меня.
Макс следил за мной с берега, и лаял, будто знал, что я попал в беду, и возбужденно рыл передними лапами ил.
Мне было трудно сохранять равновесие, двигаясь. Макс выждал, пока я не вышел из воды, и облизал мне руки горячим языком. Мы опять подтвердили нашу дружбу, и я улыбнулся, а он изобразил свой собачий смех.
