Сильвия открывает глаза, с усилием приподнимает веки.
Не хочу говорить, не хочу шевелиться. Хочу просто дышать.
– Очнулась, – облегчённо вздыхает Наллика, устало роняя руки. – Как же мы тут все испугались…
Последняя из Красного Арка не спрашивает, что случилось. Это совершенно неважно. Хранительница Эвиала выполнила обещание.
– Ты больше не чудовище, не монстр. – Наллика быстрым движением утирает глаза. – И не Хозяйка Смертного Ливня. Он сгорел в им же подпитывавшемся пожаре. Зажжённом при помощи твоего фламберга.
Сильвия не хочет ни двигаться, ни отвечать, ни даже улыбаться. Она сейчас – словно золотая рыбка, вновь оказавшаяся в родной стихии:
Наллика склоняется над ней, что-то говорит, ласково и успокаивающе. Сильвия вновь зажмуривается. Кажется, первое желание у неё появилось. Спать.
А потом… ведь ей откроются все дороги. Пусть нет ни фламберга, ни золотой пайцзы, ни крупинок драконьего Кристалла, нет даже Смертного Ливня – но осталась память последней из Красного Арка, а это тоже немалого стоит.
Может, она останется здесь, в Храме Океанов. Может, отправится странствовать по миру. А может – выберется и за его пределы, посетив, в частности, знаменитую Долину Магов. Игнациус, чувствовала она, больше не будет помехой.
Что осталось, что даровано? Что взращено тобой, а что посеяно? Дорога длинна, бесконечна, опасна. Но она осилит её.
Дно Миров. Некогда здесь прошёл отряд Клары Хюммель, некогда именно здесь очутились Ниакрис и её отец – а сейчас, пробив небеса, сюда медленно падала огромная иссиня-чёрная скала, словно наконечник сломанного копья. Неведомая сила плавно опустила агатового исполина наземь, камни застонали, раздвинулись, подались, принимая невиданную тяжесть.
Но вот – стихли последние скрипы и стоны, воцарилась тишина, и любопытные обитатели Дна рискнули сунуться к странному пришельцу.
Безмолвие нарушил негромкий безнадёжный плач – так может рыдать любящая дочь, потерявшая отца, уже почти смирившаяся с утратой, но всё равно заливающаяся слезами всякий раз при одном воспоминании об ушедшем.
Множество глаз видели, как из трещины в скале выскользнул серебристо-жемчужный дракон. Израненный, он всё равно оставался прекрасен.
Кто-то из живности прыснул в разные стороны – дракон внушал инстинктивный, необоримый ужас.
Он не летел, он медленно, из последних сил ковылял – но всё равно, даже самые сильные и злобные из обосновавшихся на Дне не дерзнули заступить ему дорогу.
Сделав круг, дракон вернулся обратно. И одним огненным выдохом закрыл за собой трещину.
А если бы жители Дна Миров смогли увидеть, что творится внутри каменного исполина, то их взорам предстало бы, как жемчужный дракон осторожно обвивается вокруг тёмного неподвижного тела на полу, обнимает, прижимается – и, уронив голову на лапы, смежает грозные очи, погружаясь в вечное ожидание.
Спи, Разрушитель. Пусть будет спокоен твой сон. Ты всё свершил, всё успел. Цена? – не бывает цены у такой победы. Отдал всю кровь. Всего себя. Искупил, чего было искупать.
Спи. Ты знаешь, что твоя дочка – рядом, что она не покинет тебя.
Спи, до той поры, пока не изменятся круги этого мира, пока он не станет совсем, совсем другим.
И пусть последним, что задрожит на внутренней стороне смежившихся век, будет новое солнце над новым миром – миром, составившимся из Мельина и Эвиала. Спи.
Я буду рядом, я охраню твой сон. Я, твой отец, Витар Лаэда. Ты слышишь меня? – нет, конечно же, нет. Ты теперь дух, как и я, но скован куда более крепкими цепями. Я не жду, что ты пробудишься, – даже духи, вроде бы «бессмертные», на самом деле не таковы и истаивают со временем. Истаю и я, не дождавшись твоего пробуждения, – не в пределах этого мира совершится оно, я не надеюсь.
Восстание Безумных Богов открыло мне глаза, я понял, как хрупок баланс, установившийся в Упорядоченном. И понял, что он может длиться «вечно» с точки зрения простого смертного или даже эльфа-долгожителя; но для правящих здесь сил это покажется совсем недолгим. Равновесие нарушено. И уже, похоже, необратимо.
Но тебя, мой сын, это волновать не должно. Ты исполнил свой долг, и я горжусь тобой. Горжусь безмерно, как только может отец. Я испугался смерти, не потратил последнее – и вот скитаюсь неприкаянным призраком. Ты пошёл дальше. Ты отдал всё, отдал и жизнь, получив взамен этот сон, куда больше похожий на смерть. Сможешь ли ты проснуться? Слишком крепки путы.
Пока не изменится этот мир, тебе на него не смотреть.
– Повелитель… – Райна стояла на одном колене перед гневно встопорщившим бороду Отцом Дружин. – Мне нет прощения. Я знаю. – Вновь звучал древний язык Асгарда, не раздававшийся в пределах Упорядоченного уже невесть сколько времени. – Прости за твой Золотой Меч…
– Оставь, валькирия. – Один положил руку ей на плечо. – Подумаешь, меч… добуду себе новый. С твоей помощью. А пока – займёмся лучше теми, кого ещё можно спасти.
– Орки?
– Да, орки. И другие, кто ещё жив. То немногое, что мы можем для них сделать.
Клара уже не кричала. Боль и отчаяние, всё имеет свой предел. И, если твоё тело отказалось умереть, рано или поздно всё отступит, оставляя тебя наедине с пустотой.
Сфайрат нёсся вверх с рёвом не то ярости, не то боли. Дракон с лёту пробил небесный свод, в облаках собственного пламени вырвавшись за пределы Эвиала. Только тут он остановился – как-то сразу, вдруг, словно в единый миг лишившись сил. Огромные крылья опустились, длинная гибкая шея вытянулась, голова, увенчанная рогатой короной, завалилась набок.
Тишина. После всего рёва и грохота – мёртвая, всепоглощающая тишина.
Клара повалилась на тропу – Сфайрат вынес её не просто куда-нибудь, туда, где она могла стоять и дышать.
– Дракон.
Безмолвие.
– Эй, что с тобою?
Нет ответа.
– Ты ранен? – встревожилась чародейка. С усилием приподняла тяжеленное веко, взглянула в неподвижный глаз со стянувшимся в тонкий вертикальный росчерк зрачком, словно на ярком свету.
«Нет, – раздалось у неё в сознании. Слабо, едва ощутимо. Но это был именно голос дракона, и спутать его ни с чем она не могла. – Просто мой Кристалл… его больше нет».
– И что?
«Значит, нет и меня», – просто ответил неподвижный Сфайрат.
– Но ты же есть! – испугалась Клара.
«Ненадолго».
