важных сведений. Никто не умел так, как он, заметать следы. Изобретательность Пабло являлась безграничной. Письма он всегда передавал с эстафетами, отказывался от встреч, если опасался, что человек сможет пронести на себе миниатюрный передатчик, никогда не приглашал к себе, всегда только сам назначая встречи. Когда Пабло решит закончить разговор, также никто не знал. Рядом с ним мог внезапно остановиться рейсовый автобус с фальшивыми номерами, он садился в него, порой на место водителя и исчезал в неизвестном направлении.
Теперь же, требуя все новых и новых уступок от правительства, Эскобар был на грани того, чтобы пойти на действия, по размаху не уступающие апокалиптическим. Он объявил, что готов взорвать 50 тонн динамита в историческом районе Картахены, если в Медельине не прекратятся полицейские операции. Почему именно 50 тонн? Эскобар объяснил и это: за каждого убитого полицейскими мужчину он заложит 100 килограммов взрывчатки.
Один из известных колумбийских астрологов, составив гороскоп Пабло Эскобара, сделал вывод, что сочетание планет складывается для босса наркомафии крайне неблагоприятно.
В ближайшие 3 года, сказал он, этого человека ждет кладбище, больница, тюрьма или монастырь. Конечно, последнее при вспыльчивом и строптивом характере Пабло являлось совершенно невероятным, но в любом случае финал оставался лишь один: гибель после отчаянного противостояния власти. Впрочем, мистический оттенок все последующие события все же приобрели, поскольку в перепалку Эскобара с политическими деятелями неожиданно вступил священник.
Как ни странно, сдаться Эскобара вынудил известный в Колумбии священник, падре Гарсия Эррерос. Этот 82-летний деятель церкви пользовался в Колумбии влиянием поистине огромным, и он, пожалуй, был единственным, кто не желал стать президентом страны. Более 50 лет он носил церковный сан, с 19 лет публиковал книги, получил 46 премий за активную общественную деятельность. Решающей стала телепередача, в которой падре говорил странно, но эта немного дикая речь оказала на Пабло непередаваемое влияние. «Мне сказали, что он хочет сдаться. Мне сказали, он хотел бы говорить со мной. Мне говорят, что он устал от бесконечных распрей, а я ни с кем не могу поделиться своей тайной, и она давит меня изнутри… Смогу ли и должен ли я сделать все это?.. Отвергнут ли меня, если я соглашусь?».
На многих падре производил впечатление святого, и глава клана Очоа, старый дон Фабио, решил, что если на свете и существует человек, способный смягчить ожесточенное сердце Эскобара, то это – падре Эррерос. Только он сможет уговорить Пабло встретиться с Вильямисаром, и, что самое важное – убедить его сдаться вместе со всей его командой, на чем так настаивало правительство (только с полевыми командирами!). Если Эскобар пользовался славой неуловимого Робин Гуда, то падре Эррерос – блаженного. В последние годы он совершенно оглох на одно ухо, был вспыльчив и постоянно забывал обо всем. Когда он читал в своих телепередачах классические молитвы, то начинал отходить от классических текстов и, ходя по студии взад и вперед, постоянно импровизировал. К тому же он умел вызывать дождь, а это лучше, чем что-либо еще укрепляло веру колумбийцев в то, что падре – блаженный. В то же время он поразительно напоминал ребенка. Например, когда после очередного банкета с солидными людьми падре Эррероса спрашивали, о чем он сейчас мечтает, тот, счастливо улыбаясь, давал ответ, достойный юноши: «Лечь на луг и смотреть в звездное небо».
Навестив в тюрьме братьев Очоа, падре Эррерос продиктовал прямо в камере письмо Эскобару, где заявлял, что отныне сам станет гарантом соблюдения прав Пабло, а также прав его семьи и друзей. Конечно, он предупреждал, чтобы Эскобар не требовал от правительства невозможного и просил назначить встречу в том месте, где он сам пожелает, чтобы вместе выработать условия мира в Колумбии.
Ответ на письмо падре пришел через 3 дня. Пабло говорил в нем, что если ради мира в стране требуется его явка с повинной, то он готов пойти на это, не требуя при этом помилования для себя. Однако о встрече в этом письме речи не шло.
Где произойдет встреча, первым узнал Вильямисар. Именно ему Эскобар получил послание, где обозначил место – имение Ла-Лома, принадлежащее семье Очоа. Когда именно за падре приедут, не сообщалось. Встреча могла произойти через 3 дня или 3 месяца. Эскобар, никому не доверяя, хотел быть полностью уверен в своей безопасности. Вильямисар полетел к Эрреросу как на крыльях и находился у дверей его дома уже в пять утра. Тем не менее падре уже работал с таким видом, как будто сейчас была по меньшей мере середина дня. Он мгновенно собрался и отправился вместе с Вильямисаром в имение Очоа, где все уже было готово к его приему на любой, даже самый долгий, срок.
Там священнику за завтраком объяснили, что за ним приедет машина, и он один отправится на встречу с Эскобаром. Падре пришел в необычайное волнение, вскочил из-за стола и начал расхаживать по комнате, то и дело повторяя собственные импровизированные молитвы. Кажется, он был порядком напуган, постоянно посматривал в окно, и в нем боролись противоречивые чувства. Священник хотел, чтобы за ним приехали как можно скорее, но в то же время безумно боялся увидеть этот автомобиль.
После завтрака падре отвели отдохнуть в комнату, где специально для него убрали шикарную кровать с балдахином, словно для епископа. Не прошло и двух часов, как он вышел к Вильямисару и заявил: «Альберто, срочно уезжаем в Боготу». На помощь Вильямисару поспешили терпеливые и ласковые женщины семьи Очоа. Только им с большим трудом удалось уговорить разволновавшегося священника остаться.
Ночью никто не спал. В 8 утра падре вышел к завтраку, выглядевшему очень соблазнительно, но ни к чему не притронулся. Он постоянно следил за дорогой, потом вдруг вскочил с криком: «Вы как хотите, но я уезжаю!». И снова его уговаривали потерпеть хотя бы до обеда. После обеда падре заявил, что немного вздремнет, но потом сразу же уедет.
За падре приехали, когда он еще спал. В три часа послышался шум мотора. Вильямисар вскочил и постучал в комнату Эррероса. «Падре, – произнес он, – за вами пришли».
Он увидел перед собой изможденного трясущегося и перепуганного старика. На минуту Вильямисару показалось, что перед ним находится желтый ощипанный цыпленок. Услышав слова Вильямисара, Эррерос немедленно упал на колени и начал горячо молиться. Когда он поднялся с колен, это был уже совершенно другой человек. Казалось, он даже увеличился в росте. «Я готов, – сказал он, – посмотрим, как там себя чувствует Пабло».
Вильямисар проводил падре до машины и попросил шофера: «Пожалуйста, берегите его». После этих слов последовал недоумевающий взгляд водителя, как будто к нему обращался ненормальный. «А что может случиться со святым, как вы думаете?» – резонно произнес он. «Быть может падре лучше надеть бейсболку? – продолжал беспокоиться Вильямисар. – Вдруг его узнают в Медельине и остановят?». Но, похоже, падре и сам проникся настроением водителя. Едва автомобиль тронулся с места, как он выбросил из окна эту бейсболку. «Действительно, о чем может беспокоиться человек, которому подвластны воды?!» – крикнул он, и немедленно за этими словами на землю, на все необъятное пространство долины, хлынули потоки ливня, поистине библейского. Благодаря этому проливному дождю машине удавалось беспрепятственно миновать все полицейские кордоны. То, что их ни разу не остановили, водителю показалось чудом.
Через 3 часа священник прибыл на виллу Эскобара, роскошный особняк с огромным бассейном и разнообразными спортивными сооружениями. Его встретили несколько десятков вооруженных охранников, которых падре не преминул мягко попрекнуть за неправедный образ жизни и нежелание добровольно сдаться правосудию. Эскобар, одетый в простой домашний хлопковый костюм, ждал его на террасе, и при взгляде на него, страх, терзавший священника за все время его путешествия, мгновенно улетучился.
«Пабло, – произнес он. – Я приехал, чтобы миром уладить все наши дела». Видя волнение Эррероса, Эскобар предложил ему полстакана виски; сам же ограничился апельсиновым соком. После виски напряжение падре спало окончательно и он смог настроиться на разговор с самым опасным преступником страны, как с добрым другом. Его поразило, как точно, емко и лаконично умел выражать свои мысли Эскобар. Падре, пожаловавшись на провалы в памяти, попросил Пабло записывать все, о чем они будут говорить, чтобы потом выработать окончательный вариант соглашения. Таким образом, оба они сначала изложили на бумаге основные требования, а уже потом стали вычеркивать те, которые не устраивали либо одну, либо другую сторону. В результате обсуждение сконцентрировалось целиком на безопасности будущего места заключения. Так впервые прозвучала готовность Эскобара сдаться правосудию.
Пабло сам вышел в сад проводить падре до машины, а перед отъездом попросил благословить золотой медальон, который висел у него на шее, что падре с готовностью проделал. Видя эту процедуру, охранники
