тоже выразили горячее желание, чтобы священник благословил также их. «Вы не можете уехать просто так», – сказали они.
Все встали на колени, и священник также опустился на землю рядом с охранниками, не забыв при этом упомянуть, что только их добрая воля будет способствовать установлению мира в стране.
Когда падре вернулся через 6 часов отсутствия, Вильямисару он показался восторженным школьником. Эррерос легко выпрыгнул из машины. Его глаза блестели от восторга. «Я только что заставил их всех стоять на коленях!» – это были его первые слова. Он был так возбужден, что даже женщины Очоа и их замечательные травяные настойки не могли его успокоить. Несмотря на продолжавшийся дождь, падре все время порывался немедленно лететь в Боготу, чтобы встретиться с президентом. Его насилу уговорили остаться еще на одну ночь, но священник долго не мог заснуть. Он постоянно расхаживал по дому, бормоча свои импровизированные молитвы. Сон сморил его только к утру.
На следующий день в Боготе, выступая перед репортерами, падре сказал: «Пабло Эскобар – добрый человек. Я привез от него послание президенту. Все заложники будут освобождены в течение трех дней». Обрадованные журналисты немедленно начали осаду квартир Марухи Пачон и Пачо Сантоса, чтобы не пропустить момент их первых минут пребывания на свободе. Действительно, в течение двух последующих дней заложники получили долгожданную свободу, а Эскобар вызвал в Медельин Вильямисара, чтобы сдаться правительству.
Когда Вильямисар вошел в дом, Эскобар сам встретил его, совершенно спокойный, хотя в подобном положении были бы вполне уместны надрыв или экзальтация. «Ну что, вы теперь довольны, доктор Вилья?» – спросил он с легкой иронией. Вильямисар слегка наклонил голову, а Эскобар тем временем продолжал: «По-моему, самое время – обсудить вопрос, ради которого вы приехали: как я должен буду сдаваться».
Конечно, Эскобар знал, как именно пройдет процедура, но, верный себе, он хотел еще раз удостовериться, что ему не приготовят ловушек. На самом деле его больше всего интересовали три основных вопроса: о тюрьме, персонале этой тюрьмы, а также то, кто именно будет нести внешнюю охрану – полиция или армия.
В качестве тюрьмы был подготовлен бывший центр по реабилитации наркоманов недалеко от Энвигадо. Едва получила свободу Маруха Пачон, Эскобар созвонился с Вильямисаром и попросил его осмотреть это место. Зрелище оказалось более чем плачевным: центр был скорее всего недостроен, поскольку всюду взгляд натыкался на остатки строительного мусора. Он валялся буквально во всех углах. Большинство стен и потолков размыли дожди, и в этих местах обильно рос грибок.
Тем не менее, охрана тюрьмы была на высоте. Ограда, устрашающе огромная, двойная, поднималась вверх почти на три метра. По ее верху тянулась в три ряда колючая проволока. Мало того, по проволоке пустили напряжение в 5 тысяч вольт. Во дворе находились 9 сторожевых вышек: 7 по периметру и две у ворот. Здесь продолжала кипеть активная работа: по словам правительства, оно стремилось как предотвратить покушение на жизнь Эскобара, так и возможность его побега.
Таким образом, расписывавшаяся в газетах роскошь тюрьмы Энвигадо была сильно преувеличена. Зато идея всем настолько понравилась, что об итальянской плитке, которой была облицована ванная комната Эскобара, знали далеко за пределами Колумбии. То, что плитку Вильямисар приказал заменить на что- нибудь более скромное, сразу же, однако, забыли.
Вскоре возник еще один конфликт относительно содержания наркобарона в тюрьме, однако куда более серьезный. Сначала началась вырубка леса около тюрьмы, особенно с той стороны, где располагалось стрельбище. Кроме того, по внешнему периметру тюрьму предполагалось охранять совместными силами Национальной гвардии и армии, что вовсе не нравилось Эскобару, но правительство объяснило подобный шаг тем, будто тюрьма обладает помимо регионального, национальным статусом.
Эскобар заявил: он не желает, чтобы внешняя охрана располагалась настолько близко к месту заключения. Во-первых, это не только не спасет от покушения, но может даже способствовать ему. Во- вторых, по одному из Положений об исправительных учреждениях вооруженные формирования на территории тюрем не допускались. В-третьих, настораживала и вырубка леса, поскольку создавалось впечатление, что таким образом готовится удобный полигон для посадки вертолета. В то же время стрельбище превращалось в полигон, где мишенями будут служить непосредственно заключенные.
Наконец, масло в огонь добавило заявление директора Криминально-следственного управления, что вскоре центр по реабилитации наркоманов будет обнесен капитальной стеной. Узнав об этом, Эскобар пришел в бешенство. Через своих адвокатов и газету «Энвигадо» он потребовал отставки из армии нескольких генералов, в том числе Масу Маркеса, своего заклятого врага, а также начальника полицейского Управления внутренних расследований.
Генерал Маса Маркес выступил в газетах с опровержением, убеждая своего оппонента, что является горячим сторонником его сдачи, а то, что именно его обвиняют в новшествах, устраиваемых в Энвигадо, и в конце концов добился своего. Эскобар в ответном послании уведомил генерала, что война между ними теперь окончена навсегда. Со своей стороны, он распускает свою организацию, сдает динамит и отказывается от покушений. Лично генералу Эскобар сообщил, где находятся его склады с запасами взрывчатки. В целом этот «подарок» оставлял почти 3 тонны динамита.
В тюремную охрану правительство назначило уроженцев всех департаментов Колумбии, исключая Антьоккию. Переговоры совершенно измотали Эскобара, и он уже практически не спорил. Он даже согласился, что тюрьму станут охранять армейские подразделения, но потребовал принять усиленные меры для того, чтобы его не отравили. Тюремный режим его вроде бы устраивал: подъем в 7 утра, отход ко сну в 8 вечера. И Эскобару, и его соратникам разрешили принимать посетителей. Для особ женского пола отводилось воскресенье, с 8 утра до двух часов пополудни, мужчины могли приходить по субботам, а дети в первое и третье воскресенье каждого месяца.
При сдаче Эскобара присутствовали, кроме Вильямисара, падре Гарсия Эррерос, генеральный прокурор республики и уполномоченный по правам человека. На вертолете «Белл-412» они подлетели прямо к вилле Эскобара, утопавшей в цветах и яркой тропической зелени. Постепенно из-за древесных крон показались огромный бассейн и бильярдный стол, футбольное поле. Казалось, эта площадка была просто создана для посадки. «Садитесь здесь», – сказал пилоту Вильямисар.
Когда машина опустилась на идеально гладкую траву, Вильямисар увидел группу людей – всего человек 15, которые плотным кольцом окружили одного, с черными длинными волосами и обветренной кожей. На нем была легкая хлопчатобумажная куртка, обычные кроссовки, а движения выглядели пугающе уверенными. Прощаясь со своими друзьями и телохранителями, он обнял их, после чего сел в вертолет, слегка пригибаясь из-за непрерывно вращающихся лопастей. Вместе с ним последовали также двое охранников.
«Здравствуйте, доктор, Вилья», – сказал Эскобар. Вильямисар пожал его руку. «Здравствуйте, Пабло». При этом рукопожатии Вильямисар почувствовал, как страх, помимо его воли, проникает в него, хотя для этого не существовало никаких оснований. Вероятно, так действовали эти пугающе спокойные движения и поразительная выдержка, казавшиеся сверхъестественными. Он был лидером, он оставался таким, даже сдаваясь властям. Замешательство Вильямисара, видимо, не укрылось от Пабло, потому что он спросил: «Доктор, у вас все в порядке?». – «Да, да, Пабло, конечно», – быстро ответил Вильямисар. Пилот, привыкший к приказаниям, обратился к Эскобару: «Взлетаем?». И только тут в голосе Пабло впервые прозвучало волнение: «Да, давайте, скорее!».
Весь полет до тюрьмы занял не более 15 минут, но затем, когда Пабло вышел, его окружила тюремная охрана. Они выглядели крайне растерянными и настороженными. Кажется, они не знали, что им делать и что делать с карабинами, которые должны быть направлены в сторону преступника. Стволы оружия покачивались, подрагивая то вверх, то вниз. «Это еще что такое, черт вас всех возьми? – закричал Эскобар, больше не пытаясь сдерживаться. – Опустить оружие!». Солдаты, отводя глаза, опустили карабины.
Вместе с охранниками и группой соратников, также пришедших сдаться вместе со своим хозяином, Эскобар прошел к тюрьме, где у ворот его встретил директор, бледный от постоянного недосыпания: после того, как его назначили на этот пост, бедняга не мог спать ночами. Заметно волнуясь, он протянул руку Эскобару: «Сеньор, мое имя Луис Хорхе Патакива». Пабло пожал протянутую ему вялую руку, потом наклонился и, приподняв левую штанину, отстегнул пистолет вместе с кобурой. Это была вещь невероятно дорогая: отделанный золотом «Зиг-Зауэр-9» с монограммой. Не вынимая обоймы, Пабло вынул патроны один за другим и швырнул их на землю.
