трепку. Смелого и сильного оставляли в покое. Труса трепали до тех пор, пока он, поджав хвост, не пускался в бега. Шайтан покорил стаю с первых минут своего появления. Такого сильного и бесстрашного бойца стае не приходилось встречать раньше, и она сразу же попала под его влияние. Собаки единодушно увидели в нем пса, достойного быть вожаком. Но бывший вожак, наблюдавший за свалкой со стороны, не замедлил предъявить свой права на главенство. Был он довольно крупных размеров, примерно одних лет с Шайтаном, силен и бесхитростен. Решительность, с какой он бросился на Шайтана, едва не стоила ему жизни. Увидев нападавшего, Шайтан ощетинился, злобно зарычал, обнажив мощные клыки, и кинулся навстречу противнику. Бывший вожак не представлял, что существуют на свете собаки, способные ударом груди переломить позвоночник. Прыжок Шайтана был настолько стремителен и силен, что от его удара грудью вожак трижды перевернулся и, оглушенный, хрипя, упал на кусты жимолости... Крепка оказалась в бывшем вожаке «собачья закваска». Семь дней и ночей он глухо кашлял, пуская слюну с кровью, с трудом переставлял ноги, но потом все-таки поправился... Бродячие псы, больше всего на свете ценившие силу и отвагу, единодушно признали Шайтана своим вожаком. Вислоухая низкорослая собака, которую люди когда-то звали Альбой, дружески виляя хвостом, лизнула его в морду, благословляя на служение верой и правдой собачьей стае. Шайтан остался жить на Тайгале, потому что желал Жить свободно, как его далекие предки и как эти дикие злобные псы, лишенные права быть рядом с человеком. Уже будучи взрослым Шайтан начал постигать сложную науку убивать жертву, превосходящую его и по размерам, и по силе. Альба, желая благополучия стае, незаметно и ненавязчиво взяла на себя роль наставника. Она часто подзывала нового вожака и уводила далеко от пещер. Со свойственным всем бродячим псам бесстрашием она смело бежала впереди Шайтана по топким болотам, уверенно карабкалась по скалам. Новый вожак стаи отличался большой силой, чем и покорил псов, но, к сожалению, плохо ориентировался на незнакомой местности и не знал самых простых охотничьих приемов. Альбе, прошедшей на Тайгале суровую школу жизни, родительнице многих отчаянных псов, смелостью и мужеством снискавших уважение стан, хотелось передать свой богатый опыт самому сильному и ловкому... Шайтан довольно быстро изучил окрестность и мог свободно вести стаю в самое удобное и подходящее для охоты место. Благодаря его находчивости и изобретательности стая процветала. И все- таки его навыки были тонкой березкой по сравнению с навыками и опытом Альбы, которые подобны забравшемуся в поднебесье сибирскому кедру. Шайтан никогда еще не чувствовал себя таким сильным, гордым и счастливым. Каждый новый день разительно отличался от предыдущего и захватывал пса неповторимостью событий. Казалось, не будет конца изумительным и важным открытиям. Шайтан впитывал все, что могло ему пригодиться, и, познав, вдруг с удивлением обнаруживал, что это давно ему известно, что оно с первого дня жизни жило где-то в уголке сердца, но, по-видимому, крепко спало и только сейчас стало пробуждаться. С появлением Шайтана стая обрела уверенность. Летняя зорька в малиновом цвету или морозное седое зимнее утро принимались бродячими псами с одинаковой верой в их доброе начало. С такой же благосклонностью они ждали наступления темноты, крепко поверив во вновь народившуюся счастливую звезду, сопутствовавшую им теперь при свете дня и в мраке ночи. На воле Шайтан стал еще сильнее, раздался в груди. Отдыхать приходилось весьма редко. Голод заставлял покрывать большие расстояния. От частых гонок ноги налились мощью, бугрились твердыми мышцами и словно обрели невидимые пружины, позволявшие с места делать гигантские прыжки. Бродячая жизнь «таежных братьев» диктовала свои условия. Только натренированный и выносливый пес мог выжить в этих условиях. Шайтан был именно из таких, будто специально родился для бега, для резкого броска за дичью, для мощного прыжка. На широкой спине сквозь грубую рыжую шерсть слегка просвечивало розовое пятно — след ожога. Рана давно зажила, но доставляла массу неудобств. Летом над нею постоянно вились комары, мошка, слепни, которые без особого труда сосали кровь. Зимой она, плохо прикрытая шерстью, мерзла, отчего у пса начиналась мелкая дрожь. ЛЕСНЫЕ РАЗБОЙНИКИ По тропе, петлявшей между огромными, словно разбросанными чьей-то гигантской рукой замшелыми валунами, Шайтан поднялся на скалу — его излюбленное место отдыха. С высоты он настороженно огляделся. Не доверяя зрению, долго прислушивался, принюхивался, пытаясь отыскать среди запахов и звуков, шумной лавиной катившихся со всех сторон, опасные и подозрительные. Ветер ли промчится над головой лихим степным наездником или гулко ахнет, упав, подгнившее дерево, черный ли ворон хрипло каркнет—-ко всему Шайтан прислушивается, расшифровывает непонятное. Под скалой свинцовым языком, круто спускаясь к озеру, лежала каменистая осыпь, вверху густо усеянная белыми костями. Почти во всех расщелинах и углублениях между камней, уставившись пустыми глазницами в холодное. небо, лежали черепа маралов, лосей, косуль. На вершине скалы валялись мелкие косточки, занесенные вороньем. Каменистая осыпь обрывалась в нескольких шагах от густо заиленного озера. Дальше на сотни метров тянулись непроходимые камышовые джунгли. Несколько белокрылых чаек летали над неспокойным озером. Рассерженный ветер то прижимал к воде смелых птиц, подставляя их под удары волн, то резким взмахом невидимой руки подбрасывал вверх. С северной стороны Тайгала царит настоящая, не знакомая с топором лесоруба, тайга. Давным-давно два горных хребта, выбиваясь из последних сил, растеряв в дальней дороге высоту и величие, едва дотянулись до озера, опустили в него усталые ноги, да так и остались здесь навсегда, не пошли дальше на юг. Поползли по каменным кручам травы и кустарники, склоны гор поросли лесом. Сколько воды утекло с тех пор, сколько зверей и птиц нашли вечный приют на горных склонах —не счесть! Шайтан вспомнил, как однажды глубокой осенью, когда молодой ледок покрыл искрящимся белым панцирем холодные воды Тайгала, его впервые привела сюда Альба. Она завела Шайтана под утес, степенно оглянулась и, прочитав в его глазах растерянность при виде необычайного скопления костей на небольшой по размеру площади, кивком головы предложила ему самому во всем разобраться. Сама же, по обыкновению вечно хмурая и недовольная, поеживаясь от пронизывающего ветра, легла между камней и из-за укрытия молча следила за Шайтаном. Вожак довольно долго бродил под скалой, принюхиваясь, зорко всматриваясь, пытаясь найти разгадку таежной тайны. Он оглядывался на Альбу, но та делала вид, что спит, и не спешила вожаку на помощь. ...Плещется лениво озеро. Суровой неприступной твердыней поднялась скала над зелеными водами. Кто воздвигнул ее, неизвестно. Над скалой серыми овечками бредут облака, у подножия стынут седые туманы. Замерла скала. Притаилась, Вот стучат копытца по камешкам. Уж не красавец ли марал бежит на отстой, спасаясь от разъяренных псов? Так и есть. Буйным ветром взлетел на кручу крупный рогач, чтобы через мгновение понять свою ошибку. Не спасительницей оказалась скала, а ловушкой, проклятой лесными духами. И назад теперь хода нет. В пяти шагах от животного псы беснуются, брызжут желтой пеной на холодные
