– Полноте, сэйр Клифорд, я пятый год шляюсь по походам, каких манер вы от меня ждёте?
– Приемлемых, – сухо ответил тот. «Ага, а демонстративно забывать кубок для гостя – это, значит, приемлемые манеры», – подумал Марвин, а вслух сказал:
– Если вы боитесь, что я таким же образом развращу вашу дочь, то будьте спокойны. Я не собираюсь таскать месстрес Гвеннет по походам.
«Эк его перекосило при этом слове – «развращу». Неужто боится именно этого? Интересно, – подумал Марвин, – какие из слухов обо мне успели сюда докатиться? Надеюсь, он не знает о королеве… И о Балендоре. Надеюсь, он не знает о Балендоре. Впрочем, если бы знал, не пустил бы меня на порог».
Клифорд Стойнби задумчиво погладил мокрой ладонью лысое темя, повздыхал, словно раздумывая.
– Марвин, мы с твоим отцом были друзьями много лет, – наконец сказал он. «Ну вот, – подумал Марвин, – начинается. Лучше бы и впрямь про того оленя…» – Когда родилась Гвеннет, он сразу предложил обручить её с тобой, и я был счастлив принять это предложение. Я верил, что у столь достойного отца не может быть недостойного сына.
– Разочаровались? – нагло спросил Марвин. Стойнби посмотрел на него с упрёком, чуть свысока.
– Не дерзите мне, молодой человек. Ох, Марвин… Я знаю тебя с пелёнок и всегда видел, что нрав у тебя… нелёгкий. Но и твой батюшка отличался трудным характером. Это не мешало ему быть великим воином и любящим супругом для месстрес Матильды.
При упоминании матери Марвина сэйр Клифорд всегда грустнел. Самого же Марвина мало интересовали любовные интрижки его родичей, как живых, так и почивших, но сейчас он уставился на сэйра Клифорда в упор, словно требуя объяснений. На деле никакие объяснения ему не были нужны, но он знал, что если не смутит этого старика и позволит ему перехватить инициативу, из этой комнаты выйдет, окончательно лишённый выбора. Впрочем, не сказать, что у него и теперь было большое разнообразие перспектив.
– Я буду любить Гвеннет, – сказал Марвин, и даже не солгал. Он и правда собирался её любить. Как любят милых собачек, греющихся на шкуре у огня.
– Не сомневаюсь, что будешь, иначе не отдал бы её за тебя. Но… Марвин, ты так давно к нам не приезжал. Когда я видел тебя в последний раз, ты был мальчиком… ты ещё мог измениться к лучшему. А теперь…
– А теперь вы находите меня окончательно и бесповоротно испорченным? – насмешливо приподняв бровь, осведомился Марвин.
– Теперь я вижу, что ты знаешь, чего хочешь. И не станешь считаться ни с кем. Даже с любимой женщиной.
Это прозвучало как оскорбление, хотя по сути было комплиментом. Знаешь, чего хочешь… «О да, – подумал Марвин, – я знаю, чего хочу. Мирная семейная жизнь в провинциальном замке к этому не имеет никакого отношения». Но что с того? Мало ли рыцарей навещают своих жён раз в год, чтобы одарить драгоценной добычей и сделать очередного ребёнка? Сам сэйр Клифорд тоже был таким. Так в чём же дело теперь?..
Марвин подался вперёд, забыв, что держит в руках откупоренную бутылку.
– Гвеннет больше не хочет за меня?
Прозвучало это почти с надеждой, но Стойнби ничего не заметил, лишь удивлённо вскинулся на Марвина.
– Не хочет? Единый с тобой! Что ты? Она же с детства в тебя влюблена.
– Знаю, – разочарованно кивнул Марвин. Он всегда втайне надеялся, что детская влюблённость пройдёт, и, повзрослев, эта девочка не будет смотреть на него такими глазами, и ему больше не придётся смущённо прятать взгляд всякий раз, когда она станет поднимать к нему маленькое бледное личико, исполненное затаенной мольбы.
– Марвин, почему ты не приезжал раньше?
Он встретился с сэйром Клифордом глазами. Во взгляде барона Стойнби уже не было нерешительности – кажется, он наконец подошёл к главному, а потому чувствовал облегчение человека, кинувшегося с головой в омут.
– У меня было много… дел, – сказал Марвин и тут же подумал: «Единый, как глупо это звучит». – Вы же знаете, сэйр Годвин то и дело затевает войны, а потом этот бунт герцогини…
– А ещё турниры, – сказал Стойнби, и Марвин замер. – Балы, застолья, постели юных дев… Безусловно, это всё крайне важные и неотложные дела, среди которых нет места такой безделице, как женитьба, если ты только не хочешь жениться сам.
Марвин со стуком поставил бутылку на стол. Днище гулко стукнулось о мраморную столешницу. «Какого беса, зачем он вытягивает из меня то, чего сам не хочет слышать?»
– Ладно, сэйр Клифорд, если уж вам так угодно, то я в самом деле не горю желанием остепениться, – резко сказал он. – И тем не менее я здесь. Что вам ещё надо?
– Мне надо? – чуть повысив голос, переспросил Стойнби, оскорблённо приподняв подбородок.
– Вам! – взъярился Марвин. – И не делайте, будьте любезны, такое лицо! Знаю я о вашей задушевной дружбе с моим отцом, наслышан. Что вы всё сами за нас решили – дело житейское, но только не надо укорять меня в отсутствии должного энтузиазма!
– Так ты всё-таки не хочешь мою дочь, – медленно проговорил Стойнби, и это было утверждением, а не вопросом. Марвин мгновенно остыл, поняв, что выдал себя. Не то чтобы это было большим секретом… но столь открытое проявление своих истинных желаний как-то не писалось в законы любезности между соседями.
– Я женюсь на ней, – сказал Марвин. – С вашего позволения. Чем скорее, тем лучше.
– Иначе королева отправит тебя под топор?
