Он не будет её добычей.
Он не сказал ни слова, развернулся и бросился в темноту, к дороге, туда, откуда она его привезла…
И остановился, не сделав и трёх шагов.
То, что он слышал за своей спиной, когда Алекзайн притягивала его к себе, существовало не только в его воспалённом сознании. По крайне мере, кое-что из этого было явью. И теперь четверо всадников нависали над ним на тёмной вязкой дороге, высясь чёрными тенями в ночи, и один из них, немолодой бородач с широким скуластым лицом, улыбался во весь рот.
Адриану не надо было оборачиваться, чтобы знать, что Алекзайн отвечает на эту улыбку – призраком своей.
– Что ж, парень, вот ты и попался, – сказал Топпер Индабиран.
Часть 6
Память замка Эвентри
1
«Людям достаточно хлеба и зрелищ, чтобы быть довольными, – мысленно рассуждал Эд. – Именно в таком порядке, но если есть хлеб, то характер и содержание зрелищ уже не столь важны. А если господин додумается совместить в одном действе подачку и представление, то… то получится, собственно, вот это».
Человеческое море волновалось и дрожало: возбуждение, любопытство и нетерпение валом прокатывались по нему, и на вершине этого вала белёсой рябью подрагивал страх, зыбкий, как пена на гребнях волн. Людей собралось порядка полсотни, все они были крестьянами из деревеньки, видневшейся поодаль, у подножья холма. Деревенька называлась Дубовой Рощей, хотя никакой рощи в округе не было, а дуб имелся один-единственный, в пятистах шагах от селения – вот этот самый, к которому стёкся сегодня простой люд, чтобы получить хлеба и зрелищ. Хлеб, впрочем, они уже получили – вернее, сохранили: вчерашняя битва, залившая кровью поле за холмом, поставила точку в междоусобной распре и окончила войну – по крайней мере, на некоторое время. Урожаю больше ничего не грозит, а это ли не повод для праздника?
И победитель великодушно устроил им этот праздник.
«А что касается зрелищ, – думал Эд, похлопывая по холке коня, взволнованного толчеёй, и глядя на свисавшую с ветви дуба верёвочную петлю, – то тут одно из двух: либо балаган, либо казнь. И если господин додумается совместить то и другое в одном действе…»
То получится, собственно, – вот это.
– Готов? – рявкнул низкий голос, и народ замер, затаив дыхание, вытягивая шеи, пытаясь рассмотреть. В полной тишине было слышно, как загудела тетива, как просвистела стрела, рассекая воздух, – и как глухо стукнулся наконечник в крепкий ствол дуба, двумя футами правее от болтающейся в воздухе пустой петли.
Впрочем, пустовать ей осталось недолго.
– Мимо! – хохотнул низкий голос.
Толпа выдохнула. Неудачливый стрелок опустил лук, уголки его рта подергивались от разочарования. Двое дюжих воинов в латах, покрытых пятнами крови и грязи после вчерашней битвы, схватили связанного человека, стоявшего у древесного ствола, и поволокли его к петле. Яблоко, до этого мгновения покоившееся на макушке пленника и служившее мишенью для стрелка, упало и покатилось по земле. Глашатай наклонился и подобрал его в тот самый миг, когда ноги осуждённого оторвались от земли и судорожно задрыгались в воздухе. Толпа глядела на это как заворожённая – так, будто никогда прежде не видала повешенья.
– Следующий, – негромко сказал старик на высоком вороном жеребце – один из немногих конников в этой толпе. Другой всадник, по возрасту годящийся ему во внуки, махнул рукой в сторону шеренги пленников, топтавшихся у подножия дуба. Двое солдат, исполнявших обязанности палачей, выволокли новую жертву. Эта, впрочем, оказалась строптивой: пленник упирался, пытался вырваться. Когда его подтащили к дубу и, заставив выпрямиться, положили на темя яблоко, он злобно тряхнул головой, и яблоко снова исчезло в траве.
Глашатай вновь наклонился и выудил сочный зелёный плод из сорняка. Судя по всему, он уже привык это делать.
– Напоминаю, – зычно сказал он, – условия соревнования. Тот, кому удастся сбить мишень, получает осуждённого в полное владение, со всеми потрохами и имуществом. По одной попытке на голову!
– Глянь, нет, ты глянь на его сапоги! – возбуждённо прошипел кто-то совсем рядом с Эдом. Эд посмотрел на сапоги пленника, как раз поваленного наземь и избиваемого солдатами. Говоря по правде, на вид они не были так уж хороши, но крестьянам, большую часть жизни обходившимся деревянными башмаками, и впрямь должны были казаться завидным богатством. Мужики возбуждённо перешёптывались – многие из них наверняка отчаянно жалели о своём неумении натягивать тетиву, а те, кто умел, спорили между собой за право выиграть приз. У них была только одна попытка – на всех.
«Что же ты вырываешься, дурень, ведь это твой единственный шанс на спасение», – мысленно сказал Эд пленнику, который, получив заработанную порцию пинков, дёргался уже не столь рьяно, но сдаваться всё равно не собирался. Конечно, это было унизительно – к тому же существовал немаленький шанс не только на спасение, но и на возможность схлопотать стрелу в глаз. Меткостью жители Дубовой Рощи, как Эд уже успел заметить, не отличались.
Наконец пленник то ли осознал своё положение, то ли смирился с неизбежным. Яблоко водворили на его темени – большое, спелое яблоко, до которого от линии выстрела было всего-то тридцать шагов. Толпа наконец определилась с представителем, и к прочерченной на земле линии, нервно потирая ладони, вышел плюгавый мужичонка с хитрым лисьим личиком. Один из солдат подал ему лук, и по тому, как мужичонка принял его, Эд понял, что у бедолаги, застывшего сейчас возле ствола дуба, нет никакой надежды. Они были мужиками, эти стрелки. Большинство тех, кто сейчас стоял в путах и ждал своей участи, тоже были всего лишь мужиками, и вся вина их была в том, что они жили на землях лордов, которые не делали различия между крестьянином и воином. Этих бедолаг, которых разыгрывали сейчас, будто медовых петушков на ярмарке, призвал к оружию их лорд – и теперь другой лорд, разбивший их господина в бою, потешался над ними. Это был балаган не для смердов, а для господ, хотя смерды о том не знали.
Как не знали они и о том, что даже для меткого охотника попасть в яблоко с тридцати шагов – трудная задача. Они об этом не думали. Они думали о сапогах.
Стрелок натянул тетиву, прищурив глаз. Пленник, забыв напрочь об унижении, инстинктивно застыл, вытянувшись в струну, затаил дыхание, закрыл глаза. Один из конных воинов что-то сказал товарищу, тот расхохотался. Отведённый в сторону локоть стрелка дрогнул. Щёлкнула тетива. Пленник ещё мгновение стоял неподвижно, потом его ноги подкосились, и он медленно осел наземь. Оперение стрелы торчало из шеи, пробив горло навылет. Яблоко на его темени держалось на удивление долго и соскользнуло лишь когда тело рухнуло в траву.
Толпа выдохнула. Старик на вороном коне поморщился. Его молодой соратник раздражённо сказал:
– Проклятье, что ж вы все тут такие мазилы?
– Будто ты ещё вчера не имел случая в этом убедиться, – презрительно отозвался другой всадник, и оба расхохотались. Незадачливый стрелок опустил лук. Оружие у него тут же отобрали.
– А сапоги действительно были хороши, – серьёзным тоном сказал ему глашатай и махнул палачам. Те оттащили труп в сторону. – Следующий!
Эд смотрел на них. Смотрел на крестьян, напуганных, возбуждённых и алчных в равной мере, смотрел на пленников, уныло переступавших на залитой кровью земле. Один из них всхлипывал. Конные лорды – их было шестеро или семеро, не считая пеших воинов, выполнявших приказы и сдерживавших толпу, – гарцевали, переговариваясь, и лишь краем глаза поглядывали на представление. Действо длилось не первый час и кое-кому уже начало надоедать. Однако дело следовало довести до конца.
Палачи вытащили из шеренги смертников нового осуждённого, и гул стих.
– …обещала зажарить целиком быка, в сметане и винном соусе, – неожиданно громко прозвучал в наступившей тиши голос конника, обращавшегося к старику на вороном. В гробовом молчании эти слова прозвучали так нелепо, что конник осёкся и завертел головой.
Лёгкий шепоток прошёл по толпе: люди называли имя.
