лорда Одвелла одному из своих солдат. Тот забрал её и быстро вышел. В тишине гулко отдавались его шаги.
Бертран развернулся, не задержавшись глазами на Эде, и посмотрел в противоположный конец зала, самый тёмный, куда до сих пор ни разу не бросил взгляд. В его лице впервые, и только на один миг, появилась неуверенность. Эд тоже посмотрел туда.
И не смог объяснить себе, как, почему не заметил её раньше.
Катарина Индабиран стояла у погасшего камина, прямая, как клинок, спокойная почти до безмятежности. Её неподвижное лицо под покрывалом, красно-оранжевым, цветов клана Индабиран, было таким же бледным, как когда она спустилась в темницу к Эду, чтобы принести ему поесть. «Интересно, – подумал Эд, – какого цвета у неё волосы?» Её белые руки обнимали за плечи двух мальчиков. Одному на вид было лет двенадцать или тринадцать, другому – около семи. «Почти что наши с Бертраном ровесники, какими мы были в тот день, когда её клан уничтожил нас, вот так, как мы сейчас уничтожаем их», – подумал Эд, и его охватило отчаянное, упрямое ощущение катастрофической неправильности происходящего. Это было местью, возможно, даже справедливостью, но…
«Есть вещи, более важные, чем месть и справедливость, Бертран!» – хотел сказать он, но не сказал. Он просто смотрел, как брат его идёт вперёд, всё ещё держа в руке меч, с которого капала кровь Дэйгона Одвелла.
– Леди Индабиран, – проговорил он, роняя слова так, словно каждое их них весило десять пудов. – Жена Никласа Индабирана. Сыновья Никласа Индабирана. Вы знаете, что случилось с леди Эвентри и её детьми? Отвечайте.
Она вскинула голову, и Эд подумал, что она очень сильная и очень упрямая женщина. Он пытался поймать её взгляд, но она не смотрела на него. Как будто знала, что он обманул – что оказался не тем, кем она его сочла, пытаясь утешиться и прогнать свой слишком обоснованный страх. И она не простит ему этого, понял Эд. Никогда.
– Мне известно это, сударь, – сказала она, и её голос прозвучал до странного равнодушно. – Но если я могу просить, то молю вас о милости для моих детей.
– Вы не можете просить! – резко сказал Бертран, этот девятнадцатилетний юноша, годившийся ей едва ли не в сыновья, её палач. – Вы преступница, так же, как и весь ваш проклятый клан!
– Я – да, – спокойно ответила она. – Но не мои дети, поскольку они не выбирали, у каких родителей им родиться. Так же, как не выбирал этого ты, Бертран Эвентри. Твоя месть клеймом лежит на тебе, но я не хочу, чтобы с моими детьми было то же самое.
Она говорила поразительно смело для женщины, перед которой стоял выбор между смертью и монастырём. Бертран смотрел на неё в упор. Когда он заговорил, его голос был совершенно безжизненным.
– Я вижу, леди, что ваша кровь отравлена тем же ядом дерзости и своеволия, что и кровь всего вашего рода. Потому думаю, что и ваши дети им отравлены. Я не хочу, чтобы через двенадцать лет они явились под стены этого замка, как явился сегодня я, и попытались смыть с этих камней вашу кровь моей кровью. Поэтому…
– Но они не станут! – воскликнула Катарина, крепче прижимая к себе своих детей. – Они не станут! Не все такие, как… как был Никлас. Или как вы! Они не будут такими, как вы!
– Мама! – отрывисто, почти истерично вскрикнул старший мальчик, буравя Бертрана ненавидящим взглядом; младший ребёнок спрятал лицо в материной юбке и заплакал. Бертран покачал головой, медленно поднимая руку с мечом. Стоящие рядом солдаты смотрели на него непонимающе, словно в самом деле не веря, что он собирается это сделать.
– Мне жаль, леди, – сказал он глухо. – Но я намерен поставить сегодня точку в этом деле, насколько возможно. Да будут Гилас и Гвидре к вам милосердны.
– Гвидре! – воскликнула Катарина Индабиран – и вдруг расхохоталась, яростно, страшно. – Гвидре! Гвидре Милосердный!
Она насмехалась, она проклинала, она звала. Звала бога, перед которым так отчаянно пыталась оправдаться – звала в последний раз, чтобы он посмотрел на дело рук своих, и, может быть, устыдился… она ведь старалась. Она вправду старалась загладить зло, совершённое теми, кого она любила.
Гвидре мог не слышать – боги редко слышат, – но Эд слышал. И, в отличие от Гвидре, он был здесь.
– Не смей, – сказал он, перехватывая руку Бертрана, руку, сжимавшую меч, уже дрогнувшую, готовившуюся опуститься. – Не смей прикасаться к этой женщине и её детям.
Бертран обернулся, и Эд встретил его яростный, почти безумный взгляд. «О боги, Бертран, – подумал Адриан Эвентри, глядя в эти глаза. – Во что ты превратился? И во что превратился я?..»
– Кто ты такой? – спросил Бертран очень медленно, и Эд уловил краем глаза беспокойное движение его солдат рядом с ними. – Кто ты такой, чтобы говорить мне это?
И он ответил – без паузы, твёрдо, холодно, так, как только и мог произнести слова, которые должны были изменить всё – как и большинство слов, сказанных им в жизни:
– Я твой старший брат и глава клана Эвентри. И как глава клана я запрещаю тебе прикасаться к этим людям.
Он сказал это и отпустил его руку. Силой он всё равно не смог бы её удержать – Бертран здоровее и сильнее его, хотя и младше на семь лет. «Теперь, – подумал Эд, – разница в возрасте будет играть на руку ему, а не мне. Он совсем юн, он всё ещё набирает силы, а я растратил большую часть того, что у меня было…»
Если он и мог одолеть Бертрана, то не силой. Не такой силой.
Бертран ждал ещё несколько мгновений. Потом опустил руку. Головы не склонил, но в его глазах Эд увидел всё, что хотел увидеть. Это наполнило его уверенностью, которой он до этого мгновения не чувствовал, хотя и заставлял её звучать в своём голосе. Не дав Бертрану времени заговорить, Эд повернулся к Катарине Индабиран, смотревшей на него широко раскрытыми глазами – почти так же, как она смотрела, когда он сидел на цепи в подземелье у её мужа. Эта мысль некстати позабавила его.
– Вас никто не тронет, миледи, – сказал он достаточно громко, чтобы его услышал каждый, находившийся в зале. – Ни вас, ни ваших детей. Вашему свёкру в замок Индабиран будет отправлено послание с требованием выкупа за вас троих. Вы вернётесь домой, но я советую вам затем как можно скорее покинуть замок Индабиран. Вы там не будете в безопасности, потому что Эвентри придут туда, и очень скоро.
Она кивнула, не сказав ни слова. Эду захотелось ободряюще сжать её руку, но он не позволил себе столь фамильярного жеста. Вместо этого посмотрел на одного из солдат, стоявшего рядом с Катариной и её сыновьями.
– Проводи леди Индабиран в покои, которые она занимала, будучи хозяйкой этого замка. И обращайся с ней и её детьми так, как подобает по их рангу.
Солдат бросил на Бертрана вопросительный взгляд. Это не понравилось Эду, но он понимал, что иначе пока что быть не могло. Пришлось довольствоваться тем, что Бертран не возразил, и его солдат, ответив наконец кивком на приказ Эда, указал леди Индабиран на выход. Она пошла вперёд, и её спина больше не была прямой – плечи поникли, голова опустилась, как будто теперь, именно теперь она сломалась и не могла уже быть сильной. «Но вам придётся, миледи, – мысленно сказал ей Эд, провожая её взглядом. – Придётся быть сильной. Отныне и до тех пор, пока Молог не заберёт нас всех».
Он отвернулся, не дожидаясь, пока они выйдут, и посмотрел в лицо Бертрана, всё ещё бледное. На его лбу и щеках выступили красные пятна, отчего он стал выглядеть совсем как мальчишка, несмотря на бороду и кровь врагов на своих руках.
– Ты закончил? – тихо спросил Эд. Бертран, поколебавшись, кивнул. – Тогда я, с твоего позволения, всё же хочу покурить и побриться. И вымыться, и пожрать, если только твои солдаты не разорили здешнюю кухню подчистую. А потом поговорить с тобой.
– Я тоже хочу поговорить с тобой, Адриан, – сказал Бертран. И улыбнулся ему. Очень слабо, неуверенно, почти робко. Эд помнил эту улыбку – и это видение встало перед ним так полно, так ярко, как ни одно прочее из тех смутных обрывков поблекших воспоминаний, что успели промчаться сквозь его разум за этот день.
