этой части мира она существует в единственном экземпляре. Её написали в Фарии, далёкой западной земле. Говорят, что оспу там сумели победить, и не только оспу, но и прочие заразные болезни. В этой книге описано, как. Когда жрецы Гилас узнали про этот трактат, они велели отыскать его и сжечь. Хранить его запрещено. Храмовники считают ересью то, что там написано. И они никогда не допустят, чтобы кто-либо попытался воплотить это в жизнь.
– И что же это? – нетерпеливо спросил Адриан.
Лекарь вздохнул.
– Тебе, думаю, это покажется кощунством. Ты, возможно, знаешь, что коровы тоже болеют оспой. Суть в том, что на теле больного животного надлежит сделать разрез – желательно на месте одного из чирьев. Гной, добытый оттуда, нужно смешать с определёнными травами и развести всё это в воде, смешанной с золой. Затем нужно сделать надрез на теле здорового человека и помазать ранку этой смесью…
– То есть… заразить его оспой?!
– Да. Но это не та хворь, от которой умирают. Травы и зола в смеси ослабляют силу заразы, содержащейся в гное больного. И здоровому передаётся ослабленная, стреноженная оспа. Её он может побороть. Он заболеет, но не так уж сильно, и быстро встанет на ноги, у него даже не останется оспин после такой болезни. И настоящий мор после этого уже его не возьмёт. Это называется прививание.
Адриан слушал не сглатывая. Потом покачал головой.
– Но это же… как убийство. Это не лечение, а наоборот! А что если человек всё-таки умрёт?! Как можно лечить, заражая?!
– Вот именно это и говорят наши лекари и жрецы Гилас, – усмехнулся лекарь. – Надо заметить, о чёрной оспе они знают не больше, чем ты, мальчик.
Адриан покраснел. В самом деле, нашёлся тоже, учёный муж. Но всё равно то, что он узнал, звучало невероятно. Никто никогда не согласится, чтобы его намеренно заразили оспой, даже если ему пообещают, что он от этого не умрёт. Это нелепость. Должен быть другой путь.
– Зачем вы это изучаете? Ведь вам никогда не позволят этим заниматься!
– Мне – нет, – сухо сказал лекарь. – Но я надеюсь, что, быть может, следующее поколение будет мудрее. Может, ещё один экземпляр «Miale Allerum» однажды попадёт в Бертан. И, может, однажды мы получим достаточно образованного и мудрого конунга, который сумеет сломить сопротивление жрецов и позволит испробовать прививание. А также согласится выделить солдат, которые будут связывать пациентов, чтобы не вырвались и не убежали от своего спасения. – Он рассмеялся, скорее горько, чем весело. Адриан напряжённо слушал его, изо всех сил пытаясь запомнить сказанное как можно точнее. Мысли неслись в его голове с дикой скоростью, налетая одна на другую. Алекзайн тоже говорила про конунга. Говорила, что он должен дать Адриану корабли. Что надо убить тех, кто приносит мор с востока. Но что, если мор однажды придёт из другого места – с юга или с севера? Что, тогда снова поднимать корабли? Куда как надёжнее построить защитную стену, чем совершать бесконечные набеги на неведомых врагов, грозящих твоему дому… но только всё равно это безумие. Даже конунг не сможет заставить людей добровольно принимать в своё тело болезнь. Разве что если они будут очень доверять этому конунгу.
– Что такое Battia Rosa?
– Чёрная оспа, конечно. Что же ещё это может значить? – сказал лекарь и вдруг улыбнулся. – Но меня в самом деле удивляет, что ты задаёшь мне все эти вопросы. Ты и впрямь ещё не до конца оправился. Тебе нужно поспать.
– Вы можете переписать для меня эту книгу? То, что успели переписать у леди Алекзайн? Или дайте мне, я сам перепишу. Пожалуйста!
Он подался вперёд и схватил мужчину за руку; у него снова горела голова, он дрожал, он знал, что должен сделать, и в то же время совершенно не знал, как этого добиться. Но теперь всё встало на свои места. От начала и до конца.
Лекарь не отнял свою руку и не повторил, что ему нужно отдохнуть. Только смотрел на Адриана странным, задумчивым взглядом. Потом проговорил:
– Я останусь тут ещё какое-то время. Лэрд Одвелл очень добр ко мне. К тебе, как я понимаю, тоже. Если он позволит, я думаю, ты сможешь переписать её. Когда окрепнешь. Хотя если она так интересует тебя, ты мог попросить у своей леди.
– Она не моя леди, – сказал Адриан.
И тут же понял, что это глупо. Глупо обвинять её, даже если она заслуживала обвинений. Он собирался сделать то, что она ему велела, и по непостижимой причине верил, что справится. Он как будто забыл, где находится, в чьей он власти, забыл собственное имя. Он думал лишь о том, что только что услышал. И о том, что если теперь забудет это и выкинет из головы, то тысячи тысяч жизней будут на его совести. Ведь он узнал, как их можно спасти, и отмахнулся от этого шанса, не поверил в него, ничего не сделал. И значит, он в ответе за это.
Адриан подумал об Анастасе, о маме, о Вилме, о том, что не хочет больше быть в ответе за беды, случающиеся с другими.
Когда лекарь ушёл, он лёг и закрыл глаза.
2
Он проспал несколько часов и был разбужен угрюмым незнакомым слугой, сообщившим, что костоправ велел выпить настой. Он так и сказал – «костоправ». Адриан не знал этого слугу: наверное, он был из людей Индабирана. Он не стал спорить и выпил, сонно моргая слипающимися глазами. Вкус был смутно знакомый; кажется, его уже поили этим прежде, когда он был в горячке.
Слуга забрал чашку и спросил, хочет ли Адриан есть. Адриан сказал, что не хочет, а когда слуга ушёл, понял, что солгал. Просто ему никогда не хотелось есть сразу после пробуждения, и сейчас он не разобрался со сна, голоден или нет. Это мысль его рассердила. Ну вот, придётся терпеть, пока снова спросят. Можно было, конечно, попросить, но он помнил, что является здесь пленником, и просить ни о чём не собирался. Только тоскливо посмотрел в окно, затянутое малиновой пеленой сумерек.
Дверь снова скрипнула, и Адриан обернулся, втайне надеясь, что это вернулся угрюмый слуга, но вместо него в комнату вошёл человек, которого Адриан видел во дворе замка несколько дней назад. Тот, кто трогал его лоб и смотрел на него со смесью жалости и возмущения, адресованного, впрочем, не ему. Тот, кто был так похож и так не похож на Тома.
Лиловый принц.
– Добрый вечер, Адриан, – сказал Рейнальд Одвелл, подходя к кровати. На этот раз он не надел свои цвета; на нём был простой, элегантный домашний костюм цвета тёмного мёда. У младшего брата Тома была открытая, невероятно обаятельная улыбка, на которую просто невозможно было не ответить – особенно когда её обладатель не носил цвета Одвеллов.
Отчего, впрочем, Одвеллом быть не переставал.
Адриан сел в постели, пытаясь скрыть обескураженность. Он долгого сна и общего упадка сил, последовавшего за изнурительной болезнью, он совсем растерялся и не знал теперь, как вести себя с этим человеком. Тот отодвинул кресло, предназначенное, видимо, для врача, и, сделав успокаивающий жест ладонью, опустился в него.
– Всё в порядке. Лежи. Я не хочу тебя беспокоить.
Адриан ощутил, что у него пересохло в горле, и сглотнул. Он всё ещё лежал на влажных смятых простынях, в одной ночной сорочке. Он не чувствовал неловкости или стыда, нет… что-то другое. Сам он не смог бы подыскать этому название, но на самом деле это было чувство уязвимости перед врагом, в чьей полной власти он находился. И это чувство не нравилось Адриану Эвентри. Никогда не нравилось.
– Вы позволите мне одеться? – наконец сказал он.
Голос прозвучал на удивление ровно. Брови Рейнальда Одвелла удивлённо приподнялись, словно его порядком озадачил этот вопрос.
– Ни к чему. Ты ещё слаб. Лежи, я не займу тебя надолго…
– Если вы будете столь любезны, – очень вежливо сказал Адриан, собрав в кулак всю свою волю и призвав на помощь все уроки манер, которые ему когда-либо преподавали, – то я бы всё же хотел одеться.
В последовавшей паузе было больше напряжения, чем ожидания. И, как смутно ощутил Адриан, была ещё настороженность – со стороны Рейнальда, и враждебность – с его собственной стороны. Они молчали
