далеко и мучил кого-то другого, а Том был рядом и мучил самого Адриана. Несмотря на обещание Тома, что у них будет время всё обсудить, разговаривали они мало. Том приказывал, Адриан огрызался, получал затрещину и на время затихал, но позже всё повторялось снова. За прошедшие недели поговорить толком им пришлось всего один раз, и то – при не самых заурядных обстоятельствах.
Это случилось в один из первых дней, когда Адриан ещё не до конца оправился от шока, вызванного новым распорядком дня. Тяжелей всего он переносил ранний подъём и больше всего из-за этого возмущался, причём словечки подбирал ядрёные – парень явно слишком много времени проводил с отцовскими солдатами, которые учили его не мечу, а площадной брани. Однажды, нахамив Тому особенно дерзко, он получил в награду звонкую пощёчину, взъярился и, выкрикнув очередное бессмысленное оскорбление, сорвался с места и удрал. Том не кинулся в погоню – мальчишке надо было попытаться сбежать хотя бы раз, чтобы убедиться в бессмысленности этой затеи. Он прождал до полудня и только тогда отправился на поиски. Какой-то частью разума он понимал, до чего рискованно такое равнодушие – за эти пять часов Адриан мог сотню раз сорваться с неверной тропки и полететь в обрыв, мог и просто забрести в расщелину, о существовании которой не знает сам Молог, или провалиться в старую штольню и навсегда остаться там, лишь через много дней приняв мучительную смерть от голода и жажды. И где-то ещё глубже, ещё смутнее Том сознавал, что некая часть его хотела этого, потому что, возможно, так было бы лучше для всех – как было бы лучше, если бы этот мальчик не родился вовсе. Но не родился бы он – родился бы кто-то другой. И остальное естество Тома решительно гнало эти мысли, когда он спускался по горной тропе, осыпавшейся гравием у него из-под ног.
Адриана он нашёл уже под вечер, когда почти стемнело. Как и следовало ожидать, мальчишка пошёл тем путём, что казался самым широким и лёгким, и вскоре упёрся в тупик, из которого был только один лаз – в запутанную систему ущелий и скальных лабиринтов. То, что Том всё-таки нашёл его там, было сродни чуду – а может быть, и знаку богов. Том думал об этом, пока нёс наверх бесчувственное тело мальчика, очень лёгкое, почти невесомое. Именно тогда Том подумал, что парень слишком тощий и слабый, и надо бы заняться его тренировкой. Чтобы, если снова взбредёт блажь сбежать, не упал без сознания посреди дороги.
Кашу на сей раз Том сварил понаваристее и даже, расщедрившись, добавил сушеного мяса. Адриан очнулся к вечеру и долго не мог понять, где находится. Похоже, от прогулки по горам он слегка одурел.
– Проветрился? – поинтересовался Том, силой впихивая ему в руки ложку и горшок с кашей. Адриан тупо уставился на них, потом с жадностью набросился на еду и не отвечал, пока не умёл всё до последней капли. Затем посмотрел на Тома с таким видом, словно готов был вылизать горшок. Более милосердный человек принял бы во внимание нервное истощение и дал парню добавки, но Том был непреклонен. Как-никак, мальчишка провинился, и пострадал исключительно из-за собственной глупости.
– Ну как, понравились здешние пейзажи?
– Ладно, хватит глумиться, – отвернувшись, проворчал Адриан. – Я всё понял. Дороги вниз нет.
– Почему же нет. Есть дорога. Другое дело, что её знать надо. Я вот её знаю, ты – не знаешь. Делай выводы.
– Теперь понятно, почему тут такая глушь, – уныло сказал Адриан. – Тут сам Молог шею свернёт.
– Ну уж нет, как раз Мологу это место – в самый раз. Это, можно сказать, его дом родной. Единственное место в телесном мире, где хозяйствует он, а не Гилас.
Адриан насторожился. Он вообще вздрагивал всякий раз, когда Том заводил речь о Мологе. Богобоязненность была, судя по всему, единственным, что его родичи озаботились в него вложить.
– А ты не знал? – делано удивился Том. – Ведь именно в Уивиелле находится тайное святилище Молога. Не единственное, конечно, но главное – это точно.
– Святилище Молога?! – неестественно высоким голосом переспросил Адриан. И тут же, сорвав голос до хрипоты, сдавленно добавил: – Здесь?!
– Ну, не прямо здесь, конечно. Оно под землёй. Лабиринты, по которым ты сегодня бродил – только верхняя, самая малая часть горной гряды. По слухам, эти ущелья уходят на много миль в глубь земли, и где-то там находится святилище, такое же огромное, как святилище Гилас в Сотелсхейме. Впрочем, ты, должно быть, никогда не бывал в Сотелсхейме…
– А ты бывал там? – всё так же хрипло спросил Адриан. Глаза у него стали огромные, как блюдца, и от этого он стал казаться ещё младше – сущий цыплёнок.
– В Сотелсхейме? Приходилось пару раз. Хотя святилище Гилас там – не самое большое строение, ты б поглядел на замок конунга…
– Да не Гилас, – просипел Адриан. – Молог! В святилище Молога ты… был?
– Нет, – улыбнулся Том. – И тебе не советую. Вряд ли там происходит нечто такое, что может послужить стоящим назиданием для юноши твоих лет. Но учти: будешь шастать ночами по ущельям – не ровен час, забредёшь и в святилище. Никто не знает его точного местонахождения, во всяком случае, никто им зазря не поделится… но вот так набрести – людское счастье. Так что гляди.
– Гляжу, – понуро отозвался Адриан.
Том пожалел, что не воспользовался этой историей сразу: ему не хотелось запугивать мальчишку лишний раз, но вот так, понемножку, – почему бы и нет. Тем более, насколько он мог судить, толки о святилище Молога в Уивиелле были вовсе не лишены основания.
– А ты откуда столько знаешь про Молога?
На сей раз Том ответил лишь холодным взглядом.
– Вымой горшок, – велел он, и на том их разговор окончился, так и оставшись единственной беседой на последующие несколько недель.
Однако расчёт Тома оказался ошибочен. Хотя Адриан и боялся злого бога и явно подозревал Тома в поклонении ему, на самого Тома этот страх не распространился. Том, впрочем, не слишком из-за этого переживал. Адриан по-прежнему глухо ненавидел его, по-прежнему огрызался, но, по крайней мере, делал всё, что ему велели, и больше не пытался удрать. Конечно, наверняка это было неспроста, и мальчишка вынашивал новый глупый план, но пока что Тома вполне устраивало и такое напряжённое перемирие. Так и жили: Адриан втихаря точил зуб, Том же как ни в чём не бывало мордовал Адриана, загружая его работой до предела мальчишеских сил, не оставляя времени, чтобы думать и страдать в полной мере. Ведь Адриан не знал, и не должен был знать, главного: важнее его физического возмужания, и даже важнее изоляции от людей была необходимость тяжёлым каждодневным трудом заглушить в нём тоску и тревогу по родным, по прежней жизни, потому что ни к чему из этого у него не было возврата. О чём он тоже пока не должен был знать; эта мысль, могущая в нём зародиться, Томом всячески подавлялась. И не без успеха: только однажды Адриан спросил его: «Когда ты отпустишь меня?» – за что получил затрещину – и больше не спрашивал.
На четвёртой неделе их совместного отшельничества Том решил, что уже может оставить Адриана одного на день-другой. Бегать он не будет, с хозяйством управится, с голоду не помрёт.
– Я иду в долину, – непререкаемым тоном сказал Том, когда они, как обычно, завтракали в атмосфере молчаливой враждебности. – Вернусь завтра к вечеру.
– Зачем? – мрачно спросил Адриан.
– Зачем иду или зачем вернусь?
– Да пошёл ты, – всё так же мрачно посоветовал Адриан, коротко крякнул от дежурного подзатыльника и смолк.
Том показал ему, где лежат припасы.
– Каши я тебе наварил на два дня, но холодная она дрянь, так что бери отсюда что хочешь. К огню не лезь, ещё сожжёшь тут всё. Лучше уж лопай мясо, пока есть возможность, – когда я вернусь, пировать больше не получится.
Адриан хмуро посмотрел на то, чем ему предлагалось пировать, и мотнул головой – видимо, это означало примирение со своей судьбой.
Том снял с пояса нож в простых кожаных ножнах и протянул Адриану.
– Держи. На случай, если беглый каторжник заглянет на огонёк. На моей памяти, правда, такое лишь раза два случалось, но мало ли.
Адриан вытаращился на нож, потом на Тома. Поняв, что тот ничуть не шутит, принял подарок и, неуверенно потянув из ножен, осмотрел лезвие, будто ожидая увидеть вместо него тупую деревяшку.
