— Мы тут спину гнем. Каждый-то рядочек сто раз обойдем, а он… — Полина с ожесточением махнула рукой.
— Мы работаем, а этот все псу под хвост! — пробасила Дарья.
— Что же он, свистун этакий, делает? — захлебывалась от распиравшего ее негодования Зинаида. — Не знает, что ли, какая тут земля? Иль не понимает, что бурак без подкормки пропадет? И труд наш пропадет ни за грош, ни за копеечку.
Слова Зинаиды подстегнули и Клавдию, — не отдавая себе отчета, она что-то кричала вместе со всеми.
Оглядев женщин, Илья лихо сплюнул и насмешливо произнес:
— А ты-то, Клавдия Ивановна, чего, собственно, разоряешься? Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала. То же мне! Видали, надсадилась барыня. Будут тут еще всякие указывать…
Краска залила щеки, лоб, шею. Клавдия беспомощно оглянулась.
Наступила тишина.
— Мы за Клавдией не переделываем. — Озорные светлые глаза Ольги потемнели. — Что было, то прошло…
— А ты бы посовестился старшим указывать.
Да, это сказала Зинаида. Клавдия не верила своим ушам.
А та уж переходила на крик:
— Много вас, указчиков-то! У тебя еще под носом не обсохло, когда Клавдии мужик на войне голову положил.
Илья свистнул.
— Эка, вспомнили историю! После того еще один муженек был. Многоуважаемый Геннадий Спиридонович. Который, учтите, наши с вами товары пропивал да себе карман набивал.
— Ну, вот что: тут мы не Клавдию и ее мужика обсуждаем, а твою работу оцениваем. И ты не увиливай! — Ольга, заложив руки за спину, пошла на Илью: — Я тебе по-культурному говорю: гони к чертовой матери свою драндулетку. Понял?
Илья промолчал.
— Понял? — повысила голос Ольга. — Отремонтируешь свою балалайку, и завтра с утра — все заново. Чтобы высевающий аппарат работал как часы. Понял? А не понял, так я такую тебе арифметику пропишу, что очи повылазят. Понял?
— Понял! — бросил Илья и, сверкнув на Ольгу своими цыганскими глазами, полез на трактор. — А ну, берегись! — и повернул трактор к дороге.
Долго не могла Клавдия успокоиться. Давно уж все забыли о происшедшем, а она все вздыхала.
Низко повязала платок, пряча глаза.
И будто ненароком отстала от других.
Подошла Ольга.
— Спасибо тебе, Оля, — тихо проронила Клавдия. И не удержалась: — Да за что меня-то им попрекают?!
— Любишь кататься, люби и саночки возить.
— Долго мне их возить-то?
Заметив, как повлажнели ее карие с рыжинкой глаза, Ольга уже мягче сказала:
— А на Илью не серчай. Молодой еще, вот и дурит. Хорошие люди в газетах пишут: нельзя человека за старое попрекать! Это большие люди говорят, не этому петуху Ильюшке чета!
Пришла Марья. Ольга принялась жаловаться на Илью. Потом они заговорили тише, и Клавдия по взглядам, которые они бросали в ее сторону, догадалась, что разговор идет о ней. И опять защемило сердце.
Женщины, как обычно, обступили Марью.
— Слушайте-ка, бабоньки, что я вам скажу, — заговорила Марья. — Про вас ведь в стенной газете написали. Матвей Ильич узнал, что вы подсаживаете свеклу, и дал комсомольцам задание. Дескать, равняйтесь по звену Ольги Плетневой, берите, мол, пример с лучших свекловичниц. И всех, — Марья многозначительно посмотрела на Клавдию, — всех до единого перечислили по имени-отчеству. Ох и разрисовали комсомольцы «молнию»!
Очень хотелось посмотреть эту самую «молнию», но идти в контору, где ее обычно вывешивали, Клавдия постеснялась.
А через неделю она получила свои первые заработанные деньги. Еле расписалась в ведомости, так дрожали руки. Все это заметили. Но никто и словом не обмолвился.
Собственно, какие это деньги! Две сотни. У нее в руках бывало куда больше. Но те были вырученные на рынке. Никому и похвалиться теми сотнями не могла. Даже Вале! Те прятала от чужих глаз, на книжку стыдилась положить. А эти…
Не спеша шла Клавдия широкой улицей. Где-то за деревней садилось солнце. На западе теснились дымчатые с прозрачными краями облака.
Был тот час сумерек, когда день уже погас, а темнота еще не окутала землю.
В этот час сгущаются краски.
Отчетливо, как-то особенно контрастно вырисовывались на фоне вечернего неба белые хаты с золотистыми крышами, и темно-зеленые купы деревьев, и черный, взметнувшийся к небу колодезный журавель.
И так же отчетливо в сознании Клавдии отражались события последних дней.
Вернувшись домой, Клавдия присела на завалинке под окном. Жаль, что нет Вали, поговорить бы с ней обо всем. И зачем старалась дочку выдать замуж за городского? Могла бы пойти за своего, деревенского.
Вот бы осенью приехали. Варенья бы наварила, ягода своя, и сахар будет свой. Полина в запрошлом году не знала, куда его девать.
Знала бы Валюша, что теперь матери незачем по рынкам мотаться. И от людей нечего прятаться. И насчет покоса не надо беспокоиться, ломать голову, кому подмазать. Всем дают, и ей должны дать.
«Завтра Вале напишу, — решила она. — Все напишу, что в газете похвалили и что деньги получила. Пусть сват со сватьей знают — не последний я какой-нибудь человечишка».
Небо совсем померкло. На раките, темневшей у плетня, какая-то ночная птица просвистала «спать хочу». Почуяв хозяйку, в пригоне замычала корова. Подошла кошка, выгнув спину и мурлыча, потерлась о босую ногу Клавдии.
С той злополучной ночи, когда Клавдия попрекнула Матвея учительницей, она не видела его. Не раз ей приходилось слышать о нем хорошее. И только хорошее. Женщины хвалили председателя. И уважительный-то он, никого обидным словом не обзовет. За правду стоит. Обещал, так сделает.
Клавдию это радовало и в то же время как бы отдаляло от него. Ну разве такой вот умный, правильный человек посмотрит на нее? Кто она? Брошенка, Геннадий, непутевый человек, и тот сбежал, бросил… Нет, Матвею под пару учительница. Она и моложе и ученая. (Он ведь тоже через год институт кончает.)
И все же в тайниках души жила надежда, что не все еще потеряно. Думалось: приедет же он наконец к ним на участок.
Он приехал.
Своими дальнозоркими глазами она заметила его еще издалека. С ним была Марья. Она что-то говорила, энергично размахивая руками. А он, повернув голову, пристально смотрел в сторону свекловичниц. «Меня ищет, — подумала Клавдия и тут же одернула себя — Больно ему надо».
Заметив председателя, женщины, побросав тяпки, пошли навстречу. Клавдию так и подмывало подойти к нему.
Досадуя на себя и на Матвея, с каким-то злобным ожесточением ударяла она тяпкой о рыхлую, податливую землю. А сама исподтишка наблюдала за Матвеем. Видела, как его окружили женщины. Слышала их голоса. Как обычно, они говорили все разом, перебивая друг друга. Потом раздался громкий смех. Видно, Ольга чудит. Вместе со всеми смеется и Матвей.
