ненавижу кого больше, чем ниггеров, так это англичашек. А ну, пшла отсюда, пока я гитару о твою башку не сломал!
Миссис Харрис не была трусихой, но не была она и дурой. За свою жизнь она повидала достаточно пьяных, хулиганов и плохих актеров, и знала, когда перед ней действительно опасный тип. Поэтому она, повинуясь не столько Клейборну, сколько голосу рассудка, взяла Генри за руку и вышла.
Оказавшись в безопасности на половине прислуги, она успокоила Генри, умыла ему лицо холодной водой и сказала:
— Ну полно, полно, золотко, забудь про этого мерзавца. А уж Ада Харрис такого не забывает. Может, через месяц, а может, и через год, но он свое получит, будь уверен! Ударить беззащитного ребенка за то только, что он англичанин!..
Если бы миссис Харрис вела дневник, в котором отмечала бы каждую свою вендетту, можно было бы видеть, что никто, попавший в ее черный список, не остался безнаказанным. Кентукки Клейборн только что внес себя в этот список, потому что совершил, с точки зрения миссис Харрис, непрощаемый грех — и он должен был поплатиться за это, когда-нибудь и где-нибудь. Его песенка была, считайте, спета.
18
До сих пор ввиду крайней занятости, хлопот с Генри, забот о доме и тому подобного знакомство миссис Харрис с Нью-Йорком (если не считать двух въездов в город, сопровождавшихся величественным видом метрополиса) ограничивалось широким ущельем Парк-авеню с уходящими в небо домами по сторонам и бесконечными потоками транспорта, замирающим лишь на минуты по сигналам светофоров. Ну, еще магазины в квартале к востоку на Лексингтон-авеню и Мюзик-холл в Радио-Сити, куда миссис Харрис как-то сходила с миссис Баттерфильд. Так что она не знала даже Манхэттена, не говоря уж о Большом Нью-Йорке.
Миссис Харрис как-то еще даже не ощутила всю огромность этого города — уж слишком она была занята и озабочена, слишком резкой была перемена обстановки. Но теперь все изменилось — она узнала этот Вавилон наших дней, и познакомили ее с ним Джорджи Брауны.
Это стало возможным благодаря периоду относительного покоя, воцарившегося с официальным признанием прав Генри на жизнь на половине прислуги пентхауса Шрайберов. Охватившая всю Америку сеть дистрибьюторов и агентов «Нортамерикан» изучала всех Джорджей Браунов на участке каждого из агентов в поисках отца Генри, а миссис Харрис получила возможность заняться собственными изысканиями.
Хотя Генри спал в комнате миссис Харрис и обедал с прислугой, в целом он пользовался свободой передвижения в доме Шрайберов. Ему было позволено рыться в библиотеке, и он начал всеядно поглощать книги одну за другой. Миссис Шрайбер часто брала его с собой, когда отправлялась в кино или за покупками, а каждое воскресное утро мистер Шрайбер и Генри играли в бейсбол на Овечьем Лугу в Центральном Парке — Генри, у которого был глаз как оптический прицел и открылось прекрасная координация движений, посылал мячи в самые дальние углы поля, так что мистеру Шрайберу приходилось гоняться за ними — что было весьма благотворно как для его здоровья, так и для настроения. Затем они шли в зоопарк кормить обезьян или просто бродили по парку, или же, взяв напрокат лодку, катались по озеру. Такие прогулки быстро стали обязательным ритуалом и сдружили старого и малого.
Таким образом миссис Харрис больше не было нужды все свободное время отдавать мальчику, тем более что в доме она выполняла уже в основном руководящие обязанности — помогала миссис Шрайбер подбирать прислугу, наставляла и обучала ее и присматривала за работой. И в какой-то момент она осознала, что не выполняет свою часть работы в поисках отца Генри.
Конечно, мистер Шрайбер сказал, что если человека вообще можно найти, его организация это сделает; но в конце-то концов, миссис Харрис ехала в Америку, чтобы самой найти его, она в свое время была абсолютно уверена, что сумеет это сделать. Она была абсолютно уверена, что стоит ей приехать сюда, и все проблемы малыша Генри будут решены; ну вот, она в Америке, питается от тука земли и кто-то другой делает за нее ее дело. А она могла бы по крайней мере проверить всех Браунов Большого Нью-Йорка!
— За работу, Ада Харрис! — велела она себе, и с этого дня посвящала все свои свободное время систематической проверке всех Дж. Браунов, внесенных в телефонные книги Манхэттена, Бронкса, Бруклина, Квинс и Ричмонда.
Конечно, можно было просто обзвонить их всех и спросить каждого из них, не служил ли он или кто- то из его родственников во время войны в Англии и не женился ли там на официантке по имени Пенси Котт. Но это было бы грубой и малополезной работой, с ее точки зрения, и вот она одного за другим посещала их лично, иногда умудряясь в один день наведаться в два, а то и в три адреса.
После лондонского метро нью-йоркская подземка не казалась ей чем-то сложным или опасным; но вот автобусы, после лондонских культурных и аккуратных двухэтажных машин, были настоящим испытанием. Уже в одной из первых поездок ей довелось столкнуться с одним из бедняг, у которых невроз — профессиональное заболевание, с водителем за рулем чудища, прокладывавшего путь к северной окраине мегаполиса. Замороченный необходимостью давать сдачу, складывать деньги в кассовый ящик, открывать и закрывать двери, выкрикивать номера улиц и вести неуклюжий автобус сквозь плотные потоки печально известных желтых такси, лимузинов и грузовиков — и всё это одновременно! — водитель накричал на нее, приказывая убираться к черту в середину автобуса или выходить к черту из машины, ему все равно.
— Вот как! — парировала миссис Харрис. — Попробовали бы вы так-то на меня наорать в Лондоне — живо очутились бы посреди мостовой на Кингсроуд, мигнуть бы не успели!
Водитель, услыхав знакомый ему акцент, обернулся к миссис Харрис.
— Послушайте, леди, — сказал он, смахивая пот, — был я в вашем Лондоне, когда в морпехах служил. Так вот
Несправедливость к людям ее класса всегда трогала миссис Харрис. Она похлопала водителя по плечу.
— Ну, Бог с вами — так, конечно, с леди говорить не годится, но и вас нельзя заставлять делать столько дел сразу. Я бы на вашем месте просто разорвалась. Не-ет, у нас в Лондоне никто бы не позволил превращать человека в какую-то там машину…
Водитель остановил автобус, обернулся и изумленно посмотрел на миссис Харрис.
— Ну! — воскликнул он. — Вы правда так считаете? Уж простите, что сорвался, но сказать правду, просто приходится иногда выпускать пар, чтоб не лопнуть. Пойдемте, я вас посажу.
Он встал из-за руля, совершенно не обращая внимание на то, что позади автобуса немедля образовалась гигантская, кварталов на двадцать пробка; взял миссис Харрис под руку, провел ее сквозь толпу и распорядился:
— Ну-ка, парни, уступите кто-нибудь даме место. Она из Лондона. Вы ж не хотите, чтоб она считала нью-йоркцев сплошными невежами?
Поднялось сразу трое. Миссис Харрис, поблагодарив, уселась и подмигнула шоферу:
— Спасибо, голубчик!
— Порядок, мамаша? — спросил тот на всякий случай и пробрался на свое место. Он чувствовал себя бойскаутом, сделавшим свое доброе дело дня. И чувствовал себя хорошо еще почти целых десять кварталов.
Вскоре миссис Харрис увидела и узнала о всех пяти огромных районах Нью-Йорка и его жителях, пожалуй, больше, чем способны узнать большинство коренных нью-йоркцев за всю свою жизнь.
Один из Джорджей Браунов жил возле Форт-Джорджа в Верхнем Манхэттене неподалеку от Гудзона — и миссис Харрис впервые увидала эту величественную реку, отвесные стены набережных Джерси на той стороне; а посетив другого, жившего на Спайтен-Дайвел, она побывала в том месте, где эта прихотливо вьющаяся речушка соединяет Гудзон и Ист-Ривер, превращая Манхэттен в остров.
Батарейную Набережную с ее парком и памятниками, над которой встают небоскребы делового
