жизнь стала уже достаточно далеким прошлым, конкретные воспоминания о нем хранили люди пожилые, оно было заслонено последующими событиями; да и далеко не для всех это прошлое было приятным и изобильным. Иное дело – территории, присоединенные к СССР перед Второй мировой войной. В Прибалтике, Молдавии, на Западной Украине многие говорили о том, что при буржуазном строе жили гораздо лучше, вспоминали об утраченном большом хозяйстве и относительной зажиточности.
Иногда при сопоставлении советского строя с царизмом речь шла не о реальных воспоминаниях, а об использовании лексики и образов, отрицательно характеризовавших царский режим, для критики советского, причем пафос критики заключался в их отождествлении. Хрущева могли назвать «царем», а коммунистов или советских руководителей сравнить с помещиками или дворянами, сказать, что колхозники живут хуже, чем крепостные. Аналогичным образом для уничижительной критики советской власти могла использоваться и лексика, относящаяся к капитализму. В этом случае также поддерживалась официальная негативная оценка капитализма, советскую номенклатуру называли «капиталистами», «буржуазией» и т.д.
Зачастую человеку трудно было окончательно решить, воспринимает ли он Запад положительно или отрицательно. К примеру, двое заключенных в начале 1960-х гг. писали жалобы и заявления, в которых требовали выслать их из СССР «в любую капиталистическую страну, чтобы я умер как раб, но в капиталистической стране»[123]. А инвалид из г. Орши в 1963 г. сочинил письмо государственному секретарю США, «просил оказать ему и его семье помощь, но, как заявил осужденный, это письмо он не отправил в Америку, т.к. сделать это ему не позволила пролетарская совесть, и он не хотел унижаться перед иностранцами»[124].
Немецкий фашизм, в отличие от царизма, был врагом из недавнего прошлого. Большинство наших героев были если не фронтовиками, то очевидцами войны, среди них было немало детей военного времени. Для всех этих людей война стала фактом личной биографии. Фашизм для них был страшным злом не только и не столько потому, что таковым его рисовала пропаганда, но из-за реально пережитых бед, горя и лишений. И в общем-то худшее, что мог сказать советский человек о коммунизме, – это сравнить его с фашизмом, назвать коммунистов – фашистами, обозвать милиционера гестаповцем. Еще сильнее – заявить, что коммунисты не только подобны, но хуже фашистов. Примеров таких высказываний можно привести множество. Особенно часто, по нашим наблюдениям, к сравнениям из этого ряда были склонны прибегать люди из низших и наименее грамотных слоев населения, городские пауперы, алкоголики, в прошлом или настоящем – заключенные-уголовники.
Иногда положительная оценка фашизма была результатом силлогизма: коммунисты плохие – коммунисты хуже фашистов – следовательно, фашисты лучше коммунистов. К примеру, в прошлом трижды судимый за антисоветскую агитацию кочегар из Московской области в 1958-1959 гг. высказывал мнение, что советская граница охраняется для того, чтобы народ не ушел из СССР, что «Гитлер единственный умный человек был, хотел принести свободу русскому народу, освободить его от рабства»[125].
Встречаются и более своеобразные умозаключения. Официальная пропаганда обличает фашизм наряду с капитализмом. В крамольном суждении они ставятся в один ряд, а затем по принципу «враг моего врага – мой друг» оцениваются положительно. Поэтому не будем удивляться обилию лозунгов: «Да здравствует Эйзенхауэр! Да здравствует Гитлер», «Да здравствует фашизм! Да здравствует Америка!». Реже, но подобным же образом могли объединять и других врагов режима: «Да здравствует Эйзенхауэр и великий Мао» (или Тито). Наконец, для крамолы годится любой набор отрицательных образов, независимо от их происхождения: «Главный штаб жандармерии ЦК SS. Москва. Кремль. Инквизиторам XX века, века атома и высокой цивилизации. Людоедам и черной своре мракобесов. Кровожадным драконам и палачам полицейского государства» (так начиналась бранная жалоба заключенного) [126].
Пропаганда времен «холодной войны» как бы уравнивала фашизм с Америкой (и западными странами вообще), объявляя их агрессорами. Советская пресса была полна статьями и карикатурами о «заговоре держав против СССР», разжигании империалистами войны. Любой советский человек был убежден, что «Америка» – враг, которому на руку любая неприятность внутри страны, который засылает к нам шпионов и диверсантов. Мысль о том, что враги советского строя являются «буржуазными наймитами», была не только вполне усвоена, но и творчески переработана: появились желающие не только насолить ненавистному правительству, но и (наивные!) подзаработать на этом. Нам известно достаточно много примеров, когда люди пытались передать в посольства западных стран, направить в редакции радиостанций письма с предложением своих услуг. Причем в большинстве своем по уровню образования, профессиональной принадлежности это были люди, явно не способные оказать серьезных шпионских услуг, не имевшие отношения к военным и государственным секретам, но, кажется, искренне убежденные, что любая пакость коммунистическому режиму будет приветствоваться (и оплачиваться) «империалистами». Два жителя г. Нижний Тагил, в августе 1953 г. разобравшие железнодорожные пути и вызвавшие крушение пассажирского поезда, ожидали, что после этого встретят агента «одного из иностранных государств» (эвфемизм, которым в судебных документах заменялось конкретное название страны) и получат от него вознаграждение за совершенную диверсию[127].
Самый расцвет захлестнувшей СССР шпиономании пришелся на конец 40-х гг., но и в интересующий нас период она еще давала о себе знать, иногда в неожиданных ракурсах. Один слесарь из г. Кременчуга в течение 1950-1953 гг. рассказывал сослуживцам, как был угнан на работы в Германию во время войны, описывал жизнь в Европе и по секрету признавался, что завербован американской разведкой, имеет связь с американским представителем и регулярно ездит к нему получать деньги. Сослуживцы, выслушивая это, советовали ему быть осторожнее и больше никому не рассказывать; а он время от времени отпрашивался у бригадира дня на два с работы, якобы для того, чтобы «поехать к агенту американской разведки получить за свою работу деньги». Бригадир отпускал его, а по возвращении спрашивал, получил ли он деньги. «Шпион» отвечал, что получил, и угощал бригадира водкой[128].
Другой же человек, Ф.Т. Саксонов, напротив, утверждал, что пострадал от чужой шпиономании. Он был прежде трижды судим, в том числе по ст. 58-10, отбыв наказание, приехал жить в Молдавию, но, не прижившись сразу, несколько раз менял место жительства и работу. Наконец в 1962 г. устроился работать бухгалтером в совхозе, но через некоторое время стал чувствовать странное отношение к себе людей, еще недавно хорошо его принявших. Он решил обсудить ситуацию с девушкой – соседкой по квартире и, чтобы завязать разговор, спросил ее, правда ли, что она – племянница первого секретаря райкома партии Д., а его родной брат – священник. «Эти мои вопросы к ней вызвали на ее лице ужас и страх, где она мне ответила так: «Ваша разведка точна, за исключением того, что не второй дядя является священником, а дедушка. Никто в селе «не знает» о моих родственных отношениях с Д., а вы в течение нескольких дней успели обо всем этом узнать», и задала мне вопрос: «Какой иностранной разведке я служу», я посчитал это за шутку и шуткой ответил ей: «Вы еще молода, но очень бдительна, так же быстро сумели меня разоблачить». После этих моих слов она рыдающим и умоляющим голосом начала просить меня пощадить жизнь Д., так как у него трое детей, а если мне, как разведчику, нужны жертвы, то просила вместо ее дяди уничтожить ее, как комсомолку. Я был крайне не рад этой злополучной встрече с Ж., которая по своей глупости шутку приняла всерьез, стал ей говорить, что я хотел спросить ее, почему она и другие люди стали меня сторониться, она истерическим голосом закричала, мы думали о вас, как хорошем человеке, а вы оказались немецким шпионом». После этого Саксонов стал замечать, что за ним следят, попытки встретиться с Д. ни к чему не привели, Д. прятался от него и, как казалось Саксонову, боялся его. Наконец Саксонов был вызван в отделение КГБ, сотрудник которого сказал, что «мое пребывание в Закарпатье их очень беспокоит. По их мнению, мои частые переезды с одного места жительства на другое связаны с разведкой, но поскольку на меня никаких улик нет, то он просто посоветовал мне, чтобы я все же покинул пределы Закарпатья и оставил их в покое»[129]. В конце концов Саксонов был осужден в 1963 г. за антисоветскую агитацию.
Неожиданным для нас оказалось, что советскому человеку было свойственно надеяться на активное вмешательство «Америки» в его персональную судьбу (ведь из передач «Голоса Америки» следовало, что «им» небезразличны страдания людей в СССР). Отсюда – обнаруженные нами среди архивных материалов анонимные письма в посольства западных стран и особенно лично президенту США с жалобами на жизнь в СССР, на всевозможные несправедливости, а также такой странный и специфический жанр, как жалобы
