Редакция газеты бурлит, как всегда по четвергам. Редакторы «Сцены» суетятся, пытаясь заполнить страницы посредственными обзорами CD, очередной статьей о распитии алкогольных напитков на территории кампуса или обязательным рассказом о студентке, которая после занятий подрабатывает стриптизершей. (Каждый раз, когда требуется такая статья, интервью берут у одной и той же девушки, изменяя только ее псевдоним — очень удобно.)
Вечер четверга здесь самое интересное время, поскольку сдача макета сопровождается щедрыми возлияниями — пиво течет рекой. От каменных стен здания эхом отскакивают крики: «Где мое пиво?» и «Кто делает материал о собаке Левина?».
Я прикидываю, что в ожидании мистера Герпеса могу смело прогуляться наверх — в комнату номер два. Все самое важное в газете происходит именно здесь — ночные заседания редакционного совета, перебранки между выпускающими редакторами и макетчиками…
Брайан, самый усердный студент из тех, кого я знаю, и лучший старший редактор «Дейли», какого мне только доводилось лицезреть (а также предмет моего увлечения на втором курсе), сидит за компьютером. Он проводит здесь столько времени, что даже его телефонные звонки переводят сюда.
— Эй, Брайан!
Нет ответа.
Обычно ему требуется некоторое время, чтобы отреагировать, и это было для меня причиной страшной тревоги в течение всего нашего трехнедельного романа. Обратной стороной которой стало тайное совокупление на большом столе в конференц-зале. Длина стола около двадцати футов, и сделан он из вишни — Эверест среди столов. Я ощущала себя сэром Эдмундом Хиллари, искателем приключений!
До того момента, как у Брайана случилась преждевременная эякуляция мне на ногу.
Как видно, реакция у него либо запоздалая, либо несколько преждевременная.
— Брайан!
— Хм-м-м…
— Брайан Грин, сейчас же посмотри на меня, — говорю я в шутливо-приказном тоне.
Он поднимает глаза и улыбается:
— Извини, Хло, просто один придурочный первокурсник не вполне понимает, что такое проверка фактов. Ну, ты знаешь, проверить факты — это не так уж сложно.
Ого. Сегодня вечером постоянно стоящая дыбом шерсть Брайана стоит еще на градус выше. Плохой знак.
— Ничего-ничего. Как дела?
— Представляешь, один из наших фотографов потерял оборудование стоимостью пять тысяч долларов, руководитель отделения политических наук угрожает подать на нас в суд за диффамацию, а «Гарвард кримсон» только что выиграла журналистскую награду, третий год подряд оставив нас с носом. А в остальном — жизнь прекрасна.
Я же говорила…
— Значит… это, вероятно, означает, что ты не знаешь, где Мелвин, — говорю я, думая, что он, возможно, прекрасно знает, где Мелвин.
Брайан знает обо всем, что происходит в его газете. Отчасти поэтому он так хорошо делает свою работу. Быть может, он достигнет в своей жизни чего-нибудь выдающегося, например, станет издавать «Нью-Йорк таймс», а я буду умолять его взять меня на какую-нибудь ничтожную, нешикарную должность, которую ему придется мне дать, потому что: а) мы с ним спали и б) после того, как мы с ним спали, я пообещала никому не рассказывать, что у него преждевременная эякуляция. Он утверждает, что это случилось с ним лишь раз. И к тому же с ведущей секс-колонки. Дуракам везет.
— Мелвин пошел за пиццей. Подожди здесь, составь мне компанию, пока он не вернется, — оптимистически предлагает он.
— Извини, дорогой, твоя нынешняя девушка играет в регби, а я — литератор. Наши шансы слишком неравны. И потом, — говорю я, сверяясь с часами, — она должна появиться с ежевечерним визитом через семь минут и тридцать шесть секунд.
Нынешняя любовь Брайана каждый вечер ровно в девять часов приносит ему в редакцию печенье.
Умная девушка.
— Ладно, — произносит он, уже потеряв ко мне интерес и разглядывая строчку входящих писем своей электронной почты, которая лихорадочно мигает двадцатью двумя непрочитанными сообщениями.
— Не наживи язву, — напоминаю я Брайану и направляюсь к двери, успев при этом схватить с его стола последнюю банку пива «Пабст блу риббон».
Он смеется:
— Ладно-ладно. Не подцепи триппер.
Я густо краснею, но предпочитаю не реагировать на его реплику.
Бегом спускаюсь вниз, в закуток Мелвина, по-прежнему раздраженная его отсутствием и готовая идти домой, а не общаться с миром. Общение с ним требует слишком много энергии.
Я сажусь на вращающийся стул Мелвина и начинаю крутиться, все еще поглощенная мыслями о предстоящей мне длинной ночи за учебниками и надеясь, что мне удастся докрутиться прямо до каникул на День благодарения, наплевав на все свои обязанности.
В тот момент, когда у меня начинает кружиться голова, я вижу спешащего ко мне Мелвина — в одной руке он держит пиццу, другой поправляет очки. Его каштановые кудри прыгают по лбу. Плечом он прижимает к уху сотовый телефон и почти кричит в него:
— Хорошо, мама, хорошо. Обещаю. Я позвоню бабушке завтра. Хорошо, мам!
— Ты опоздал, — сурово говорю я, когда он прощается со своей властной матерью (через десять минут она позвонит снова).
— Ты красивая.
— Я тебя ненавижу.
— Я тебя люблю.
— Мелвин, — с угрозой произношу я.
— Хлоя, — ласково отзывается он.
Он меня просто бесит. Но все равно я ничего не могу с собой поделать — питаю слабость к этому мерзавцу. Один из самых старых моих друзей как-никак.
— Мелвин, на этой неделе мне нужно написать миллион с половиной тестов и рефератов. У меня нет времени выслушивать твою чушь, поэтому просто скажи, зачем ты вызвал меня сюда сегодня вечером.
— Успокойся, Хлоя. Ну, как дела?
— Что?
— Как у тебя дела? Мне нравится, когда мои авторы расслаблены. Я просто хочу знать, как ты живешь. Что хорошего произошло у тебя за последние дни?
— Нечего меня опекать, — сардонически отвечаю я.
— Хорошо, хорошо, — отступает Мелвин, наконец заметив мое раздражение. — Я хотел поговорить с тобой о большом выпуске, посвященном «Гарварду?Йелю».
«Гарвард против Йеля», или «Игра», — ежегодный футбольный матч, который проходит за неделю до Дня благодарения. Это одно из самых волнующих событий года, так как выездная гулянка компенсирует промежуточные экзамены. И одновременно демонстрация посредственного студенческого футбола.
— Так что насчет выпуска? — спрашиваю я, мне любопытно, что задумал Мелвин. Раздражает он меня или нет, но голова у парня и в самом деле переполнена блестящими идеями.
— Я тут подумал, как будет на этой неделе выглядеть «Сцена», и хочу, чтобы она расшевелила по- настоящему. Я хочу, чтобы твоя колонка была смешной. Я имею в виду — смешной до хохота, чтобы уписаться, топать ногами и стучать ладонью по столу.
Вот это да! Стало быть, никаких ограничений.
— Ты можешь это сделать? — нетерпеливо спрашивает он.
— Ну, я… я могу попытаться. Я всегда пытаюсь… — Я умолкаю, внезапно ощутив приступ легкой паранойи. И сильной нервозности. — Разве в последнее время я писала не смешно? Мои материалы не на уровне? В чем дело? — С каждой секундой мой голос повышается на октаву. Я не в настроении выслушивать
