Аглая удивленно посмотрела на Вульфа, пожала плечами и двинулась за спутником к темному подъезду. Вытертые каменные ступени похотливо липли к подошвам гостей. Железные перила, покрашенные синей краской, щерились ржавыми ртами заломов и разрывов.
Чувство брезгливости одолевало Аглаю, но она уверенно и спокойно поднималась вслед за высоким, импозантным, одетым в белое мужчиной. На миг и без всяких эмоций она вспомнила свое иерусалимское приключение...
– Это здесь, – сказал Вульф.
Дзинкнул колокольчик – «дзинь!», и в гостей полетели стоны и причитания. Аглая увидела: у дальней стены большой комнаты – высокая кровать с шишечками, на тумбочке – захватанный фарфоровый бокал. В пестрых тряпках простыней и россыпи подушек – сучащая ногами старуха. Старуха, увидав гостей, как-то сладострастно задышала, часто-часто... Покрытые пеленой глаза ее прояснились, приоткрывая зеленеющую муть алчных желаний.
– Пришел, пришел. Пришел, голубчик, – зашамкала беззубым ртом старуха. – Что, часики-то, идут? Часики-то хорошие, надежные... Идут часики-то?
– Идут, – хмуро ответил Вульф.
– Да вы ближе, ближе подойдите, – начала двигаться по кровати старуха. – И эта пусть идет. Ишь, какая! – указала она на Аглаю.
Та подошла к кровати, оглянулась, куда бы присесть. Вульф тут же пододвинул ей венский стул, сам сел на колченогий табурет.
– Ну, рассказывай, – обратилась к Вульфу старуха, продолжая с детской наглостью рассматривать Аглаю.
– Мы пришли по делу, – сказал гость и тоже посмотрел на Аглаю. Она вздохнула и как можно более естественно сказала:
– Мы принесли вам деньги, которое немецкое государство выплачивает людям, пострадавшим...
– Не-мец-кое госуд-арство, – зашевелила старуха головой. – Немец-кое государство... Немцы, что ли? У-у-у! Проказ-ники! И много денег?
– Много, – сказал Вульф.
– Врешь! – вяло тявкнула на него старуха. – Много денег не бывает. Много греха и крови из-за денег бывает, а денег – нет.
Вульф достал из портфеля пачку немецких марок. Потом еще одну.
Старуха закрыла ладонью глаза и кокетливо отвернулась, подглядывая из-за растопыренных пальцев, словно любопытная девица, впервые видящая напряженный мужской торс.
– Аглая, положи это на тумбочку, – протянул спутнице пачки старухин благодетель.
Та попыталась пристроить их понадежней среди беспорядка.
– Только какао мое не пролейте, – еще более кокетливо сказала старуха, указывая на бокал, и захихикала. – Мне моя Машенька каждый вечер какао варит...
«А я решила, там твои зубные протезы лежат», – тоскливо подумала Аглая и, сдвинув большую коробку рассыпчатой пудры, уложила пачки одна на другую.
Встала. Вульф тоже. Попрощавшись, быстро пошла к выходу. Спутник догнал ее у самой двери... Но в этот момент старуха шумно заворочалась в кровати.
– Вернитесь, вернитесь, – звала она. – Прошу вас – сейчас – не уходите.
Аглая повернулась и осторожно, как кошка, пошла в сторону стонущей, одинокой старухи, думая, не вызвать ли «амбуланс».
– Позови его! – вдруг очень тихо и – не шамкая, не слюнявя – шепнула старуха, кажется, даже подмигнув слезящимся глазом с вросшими внутрь ресницами.
Аглая вернулась к Вульфу, сказала, не глядя на него, что здесь им надо остаться еще. Они снова подошли к полубезумной старой ведьме.
– Дай деньги сюда, дай шекели, – приказала старуха.
Вульф взял пачку с тумбочки, положил в цепкую лапку. Лапка сжалась и молниеносно спрятала добычу под хозяйку. Вульф, глядя в сторону, снова протянул деньги. Вторая пачка была засунута за слабую резинку зеленых с попугайчиками старых шаровар, куда-то между ног...
Старуха прикрыла глаза и долго сидела так, отдыхая.
– Девке я ничего не дам, – вдруг сказала она. – Ей другие дадут. А тебе... – она показала пальцем на Вульфа, – а тебе... А для тебя у меня есть кое-что.
Она долго шарила под подушкой, прикрыв лицо косматыми бровями, потом протянула Вульфу что-то, завернутое в дряхлые кружева.
– Дома посмотришь, – зыркнула она мутным бутылочным стеклом. – Дома! Идите!
Гости начали пятиться, а старуха вовсе упала в бред. Расчесывая себе грудь до крови, она все повторяла и повторяла:
– А ведь обману я их сегодня! Они думали – придут – а у меня ничего нет! А-а! Немцы – говорит! Придут – а я им: выкуси, выкуси, выкуси! В их поганые пасти кину шекели, сожрут, не подавятся! У, уставились, овчарки!
Гости, осторожно прикрыв дверь, спускались по той же пропахшей разрухой и мочой лестнице, а старуха продолжала упиваться только что одержанной победой над чем-то ей одной ведомым:
– Пришел, – раскачивалась она, как обрывающий крепление маятник. – Пришел, принес денежки... Не зря тогда ему секретик открыла... Не зря, Зильда! Ты хоть старая, но из ума еще не выжила. Пусть они, греховодники, что хотят думают... На часики купился, думал, дешевые... Часики-то и помогли. Довели его, голубя... Ничего, еще явится... А девка-то хороша... Таких приметных любили... эти... немцы поганые...
Аглае казалось, что мелкие твари старухиного бреда ползают и ползают по ее телу. Вульф как будто хотел еще объяснить что-то, но молчал.
– Ты устала? – наконец спросил он.
– Я на работе, – сухо ответила женщина.
– На сегодня ты свободна... Хотя... Я хотел бы пригласить тебя поужинать. Если...
Аглая подняла брови. Ей вовсе не хотелось домой... Но и...
Понятно, что за такие мученья, как сегодня, – за этот чужой бред: кровати с шишечками, лазанья в штаны, какао с челюстями, – она заслужила хотя бы вкусный ужин. Скажем, запеченного на вертеле рябчика под абрикосово-фундучным соусом с миндальными россыпями риса? Или просто янтарную стерляжью ушицу? Или, на худой конец... Впрочем, есть не хотелось. Хотелось помыть руки и выпить крепкого кофе.
И, почему-то, – да, именно так! – хотелось хотя бы еще немного побыть рядом с этим мужчиной, голосом которого ей однажды – с потолка! – сказали... Весьма спорную вещь сказали, однако.
– Нет, я домой, – ответила она и –
Вспомнила что-то... неуловимое. Но явно бывшее в ее жизни... Это... да именно это выражение, именно так поднятую бровь, абсолютно такой же взгляд – она уже один раз видела. Точно, видела! Где?
– Хорошо, едем в ресторан, – резко изменила курс Аглая. – Нет, в маленькую кафешку, где ни людей, ни музыки.
...Вульф смотрел на Аглаю, которая беспрестанно курила и думала о чем-то своем.
Она заказала кофе, но не выпила его. Потом попросила коктейль. Затем сказала, что голодна. Он предложил ей выбрать рыбу, которая – она заявила – слишком костлявая, хотя он всегда полагал, что этот вид как раз и не имеет мелких костей.
Она попросила принести еще кофе, отодвинув чашку с остывшим.
– О чем ты думаешь? – спросил он, накрыв ее руку своей.
Она вскинула глаза, и, сверкая яркими точечками опрокинутых внутрь вопросов, долго смотрела на него. Наконец, спросила.
– Что ты хочешь от меня? – раздельно произнося каждое слово, спросила она.
– Я? – переспросил он.
– Ты! – грубо ответила Аглая.
– С чего ты взяла? – попытался удивиться он.
– Я? – возмутилась Аглая. – С чего я взяла? С потолка!
