– Ты любишь эту девушку? – спросила Мишел.
Торганов пожал плечами, еще совсем недавно не стал бы задумываться. Но теперь что-то изменилось в нем, а может, и в мире. Мысли об Алисе отошли и стояли теперь в сторонке, видимые ему, но почти посторонние.
– Не знаешь? – удивилась Мишел.
– Люблю, вероятно.
– Читая твои книги, я думала, что ты все знаешь о любви, но, оказывается, ты такой же, как все, как я сама.
Конечно, он такой же, как и все. В этом Торганов не сомневался никогда. А если и говорил иногда красиво, так это только для того, чтобы скрыть свое незнание. Проще всего отвечать на вопросы общими, но красивыми фразами; проще всего прикидываться умным, когда не знаешь ответа на самые простые вопросы.
– Мне жаль тебя, Ник, – вздохнула Мишел.
Он не хотел смотреть ей в глаза и ответил, пристально наблюдая за парением голубей, слетающихся на завтрак к подстриженному газону.
– Достоин жалости тот человек, который считает, будто знает, что такое любовь. Если нет тайны, значит, нет и счастья ее постоянного постижения.
– Мы увидимся еще?
– Конечно. А кто нам может запретить?
Он поцеловал Мишел коротко, словно украдкой. Потом смотрел, как она шла ко входу в отель. Тонированные двери раздвинулись, и Мишел исчезла за ними.
– Знакомое лицо у вашей дамы, – произнес водитель. – Она на одну актрису похожа. Только та помоложе будет.
И поскольку Торганов ничего не ответил, таксист спросил:
– Куда ехать?
Алиса была уже дома, она лежала в постели и, когда Николай заглянул в спальную, спросила:
– Как провел ночь?
Похоже было, что она не сомневалась, для чего Торганов повез Мишел в свою квартиру. А то, где они были до утра, Алиса знала точно: водитель лимузина наверняка доложил ей.
– Не хочешь отвечать?
– Мы с Мишел просто разговаривали. Для ревности нет причины.
– А я и не ревную. Вот если бы ты переспал с моей редакторшей, то мне было бы обидно, что ты предпочел сисястую дуру.
Алиса говорила спокойно, но Николай понимал, что она ждет, когда он подойдет, может быть, ляжет в постель, обнимет, произнесет ласковые слова, а он стоял в дверном проеме, не решаясь приблизиться или уйти в другую комнату.
– Да и вообще, – продолжила Алиса. – Что такое ревность? Проявление инстинкта собственника. Незамужняя женщина боится потерять единственного любовника, потому что с ним связано все – мечты о благополучном будущем, семейном счастье, гнездышке и прочей ерунде. Замужняя боится потерять мужа, так как за этим может последовать развод, суд, раздел имущества, размен квартиры, в которую она вложила душу…
Николай по-прежнему стоял на пороге. Алиса села в постели, подогнув под себя ноги, взяла с тумбочки пепельницу и пачку сигарет. Не глядя в сторону Торганова, прикурила, выпустила струйку дыма.
– Ревность унижает обоих.
– Зачем ты мне это говоришь? – спросил Николай. – Между мной и Мишел давно уже ничего нет.
– Было, есть – мне все равно. Один мой знакомый рассказывает всем, что его жена переспала со Сталлоне – некоторые ему завидуют. А другой во время фестиваля в Каннах укатил в Монте-Карло на всю ночь, просидел в казино, а когда вернулся в отель, сказал жене, что занимался любовью с Николь Кидман. Жена поверила, не обиделась, но потом все время расспрашивала: а какое у Кидман белье, а какая она в постели, а что вы пили?
– Ты все это выдумала прямо сейчас. Зачем?
Алиса не ответила, посмотрела на него и погасила сигарету о край пепельницы. Гасила долго, сигарета не хотела гаснуть, сопротивлялась, а потом сломалась. Николай наблюдал за процессом.
– Я пойду поработаю, – сказал он, – а ты отдыхай.
Он вышел в коридор и сразу услышал за спиной шлепанье босых ног. Обернулся, и Алиса тут же обняла его.
– Я сама предложила ей поучаствовать в телевизионной передаче о тебе. Мишел обрадовалась и попросила сто тысяч. Я согласилась, хотя это половина нашего бюджета. Вот такая я дура: хотела сделать тебе приятное.
Он готов был поверить, но потом вспомнил, что говорила редакторша о гениальном ходе с приглашением миссис Майлз, и теперь уже не верил ничему, что говорила ему Алиса. Стало вдруг жалко ее.
Николай прижимал к себе девушку, чувствовал незнакомый аромат ее новых духов, понимал, что она ждала его и наверняка мучилась, ревнуя. Не зная, что сказать теперь, он просто опустился на колени и поцеловал золотую ящерицу, замершую на ее пупке.
Алиса поежилась, как от щекотки, и сказала негромко, гладя его волосы:
– Когда вернулась, встретила отца. Он спросил, почему я одна, пришлось отвечать, что ты решил этой ночью поработать у себя дома.
– И что Пал Палыч?
– Ничего. Сказал только, что хотел пригласить тебя на охоту в Завидово.
Эти слова показались Николаю ненужными, да и весь предшествующий разговор растаял, словно происходил в другом мире, где живет другой Николай Торганов – неизвестно кто, обыденный и серый, не нужный никому, разве что пролетающим над болотом серым уткам, которых он не собирается убивать.
– Я боюсь потерять тебя, – прошептала Алиса.
Николай взял ее на руки и вошел в спальню.
Шамин ожидал его в машине во дворе какого-то дома возле станции метро «Щелковская».
– А у меня нельзя было встретиться? – удивился Николай, открыв дверь «девятки».
Удивился несколько притворно, хотя эта конспирация, похожая на демонстрацию игры в подпольщиков, уже серьезно раздражала его. Кому нужен никому не известный адвокат? Скорее за самим Торгановым будут следить разные фотографы и папарацци, зная о его отношениях с миссис Майлз и Алисой Шабановой. Несчастная Таня Рощина? О ней все забыли, и даже если будет помилование, в чем Николай почти не сомневался, о ней не вспомнят в газетах или в других средствах массовой информации. Ну, убила! Ну, отсидела! Помиловали, да и бог с ней! На свете происходят события куда более интересные: Памела Андерсон вытащила силикон из груди, украинские ПВО случайно сбили самолет, в котором туристы из Израиля летели в Биробиджан, а коренной житель Чукотки нашел в тундре швейцарские золотые часы «Патек-Филипп» стоимостью девятьсот восемьдесят тысяч евро.
– Времени нет, – ответил Шамин. – К тому же я уже не сомневаюсь, что наши телефоны стоят на прослушке.
– Господь с вами, – поморщился Николай. – Я уважаю вас, надеюсь, что и вы ко мне неплохо относитесь, но кому мы нужны, кроме нас самих?
– Мы нужны Татьяне Владимировне. Кроме нас, никто не сможет ей помочь. Если у нас все сорвется, то путей к спасению больше не будет. Разве что один.
– Какой? – удивился Николай, убежденный в том, что и так все будет хорошо.
– Мне придется выкрасть ее, – пояснил Алексей Романович, – то есть организовать побег.
– Оттуда сбежать невозможно.
– Шансы есть всегда. Вы как писатель должны это знать. Если помилования не будет, то ее постараются в любом случае убрать. Инсценируют самоубийство или что-то еще.
