который только что сделал ей укол из шприц-тюбика.
– Потерпи, милая, – сказал он, – раны не опасные: все будет хорошо.
Она в ответ взмахнула ресницами.
– Вы – Торганов? – обратился к Николаю старший группы. А, когда Николай кивнул в ответ, сказал: – Опустите руки. Что здесь произошло?
– Шабанов стрелял в меня, но Алиса прикрыла. Сейчас…
Николай вошел в комнату, опустился на корточки возле огромной телевизионной тумбы, вынул из записывающего устройства DVD-диск и протянул офицеру:
– Здесь записано все произошедшее сейчас и признание самого Шабанова.
Потом Николай достал из-под кровати папку Шамина.
– А здесь материалы, подтверждающие невиновность Татьяны Рощиной.
Офицер принял все это, поправил каску на голове и просто сказал:
– Ну все – свободен! – Тут же поправился: – Можете идти. Спасибо.
То же самое говорил Спилберг статисту на своей съемочной площадке. А может, и до сих пор говорит. Но только это теперь так далеко!
Через несколько минут прилетел и медицинский вертолет, зависший на некоторое время над пустым бассейном. Потом он все же приземлился на газоне, и на носилках вынесли Алису. Она была бледной и смотрела в серое осеннее небо, но Николая заметила и позвала тихо:
– Торганов, подойди ко мне!
Коля подошел, и она шепнула:
– Наклонись поближе!
Он склонился к ее уху, но услышал всего два слова:
– Прости меня.
Маруся с дочерьми как раз собирались обедать. Перед Николаем тоже поставили тарелку с грибным супом. Поверх грибов в тарелке плавали куски обжаренной копченой грудинки и мелко нарубленные соленые огурцы. Сестры ели сосредоточенно, только Маша изредка поглядывала на старшего брата, с трудом сдерживая радостную улыбку: похоже было, что им всем известно нечто такое, от чего и самому Николаю скоро станет весело. Но ему не хотелось веселиться, ему не хотелось и есть, да его самого грызла тревога, потому что Тани в квартире не было. И терпеть неопределенность уже не было сил.
– Может, хватит в молчанку играть? – сказал Торганов, откладывая ложку.
Сестры, словно ожидая именно этих слов, тут же начали переглядываться и улыбаться.
– Когда ты ушел, то я сразу позвонила Александру Михайловичу, – начала рассказывать Маруся, – а он попросил передать трубку Татьяне. Я вышла из комнаты, чтобы не мешать разговору. А перед тем, как пришла за ней машина с охраной, Таня заглянула в Машкину комнату, увидела фотографию, на которой ты с Алисой Шабановой, и попросила, чтобы я тебе позвонила.
– А куда ее повезли? – спросил Николай.
– К президенту, – улыбнулась Маруся. – Президент сказал, что никогда не верил в ее виновность, а теперь хочет все услышать из первых уст. Времени для специальной встречи у него нет, но пообедать вместе и поговорить можно. Ее увезли, а мне она ничего не успела или не захотела рассказать. Правда, я и не интересовалась.
– Здесь она оказалась, потому что я ее сюда привез. А вообще-то я Таню из тюрьмы выкрал.
Николай произнес это и засмеялся, словно только что сообщил фантастическую выдумку, в которую и сам не верил. А может быть, оттого, что все наконец закончилось.
Или что-то начинается новое – то, что он ждал давно и устал от ожидания.
Она вернулась под вечер, радостная – настолько, что Торганову показалась, будто Таня пьяна. «Неужели президент постарался?» – удивился он. Но улыбался и Александр Михайлович, вернувшийся вместе с Татьяной.
– Президент только что подписал указ о помиловании Рощиной, – шепнул отец Николаю. – Так что для нее все уже закончилось.
И подмигнул Тане: похоже было, что они уже успели подружиться.
– А что, если Шабанов вдруг выкрутится? – предположил Николай.
– Теперь уже вряд ли. Когда министр внутренних дел пришел ко мне и доложил, что в отношении Пал Палыча имеются серьезные подозрения о его причастности к убийству депутата Рощина, я и сам не поверил. Но министр сказал, что существуют материалы некоего частного расследования, показания свидетелей, известен даже номер машины, на которой приезжали убийцы. И машина эта принадлежала дочери Шабанова – Ларисе. Естественно, что я пожелал ознакомиться с документами, но тут узнаю, что данная папка находится у моего сына, а сам сын неизвестно где.
– Когда это было? – спросил Николай.
– Три дня назад.
– Я находился в Вологде. А от кого стало известно о документах?
– От Алексея Романовича Шамина.
– Так он же…
– Он живой, – сказала Татьяна. – Мы к нему в больницу заезжали и поговорили немного. Он перевязанный весь, но улыбается.
– А телевизионщики сказали, что он погиб.
– Они передали то, что надо было сказать. А на самом деле Шамина только ранили. Тяжело, правда. Киллеры спешили – им надо было поскорее исчезнуть с места преступления, тем более что один из них был убит. На место прибыла патрульная машина, кто-то из прибывших милиционеров знал Алексея Романовича еще в бытность его работы следователем. Шамин попросил связаться с прокурором района, с которым когда-то вместе учился, а тот взял дело под свой контроль, и телевизионщикам пошла информация о гибели адвоката. Потом Шамин попросил прокурора выйти на некоего Торганова из аппарата президента, на что ушла неделя. Когда решено было взять Шабанова в разработку, он улетел на вертолете в Белозерск, но все телефоны его уже были на прослушке.
– Значит, я зря поехал к нему, – огорчился Николай. – Не было бы стрельбы.
– Зря ничего не бывает, – сказала Таня.
Николай и не жалел. Он и мечтать не мог о такой радости: Татьяна стояла рядом, и ему оставалось только одно – глупо улыбаться. Впрочем, если человек понимает, что улыбается глупо, значит, он далеко не дурак. К тому же у счастливых, даже очень образованных людей, умных улыбок не бывает.
За окном стоял вечер.
– И что теперь? – спросил Торганов-старший.
– А теперь все хорошо, – ответила Татьяна, – только очень хочется Святослава увидеть. Но прежде, наверное, надо в Петербург съездить, встретиться с одноклассниками. Если, конечно…
Она посмотрела на Николая.
– А я не против, – согласился тот, – вместе и поедем.
Глава девятая
Торганов привез Таню в свою квартиру. Не в свою, конечно, а в ту, что снял для него Витальев. Возвращаться туда не хотелось, но все же эта квартира была единственным местом, куда Николай мог привести любимую женщину.
Теперь они сидели, обнявшись, на диванчике, и Таня негромко рассказывала свою историю.
– …Я приехала в Москву, хотела поступать в консерваторию, но не решилась. Пошла в институт народного хозяйства. Еще на экзаменах познакомилась с Ларисой Шабановой, а потом уж с Ириной Рощиной. Дружить стала с обеими, но с Ирой больше, к тому же у нее здоровье становилось все хуже и хуже, и я часто приезжала к ней домой: привозила конспекты лекций, учебники и книги, помогала ей по дому и с ребенком. Оставалась ночевать, потому что Михаил Юрьевич почти все время находился в разъездах. Потом уже, когда Ирина умерла, я осталась с их сыном, потому что Светик привык ко мне, да и я его любила. А затем Рощин сделал мне предложение. Но еще до нашей свадьбы Лариса Шабанова стала просить меня организовать встречу ее отца с Михаилом Юрьевичем. Почему Шабанов хотел познакомиться с ним через меня – до сих пор не понимаю: у него возможностей для встречи было много. Пал Палыч был тогда генералом ФСБ. И когда встреча состоялась, Шабанов предложил Рощину решение многих его проблем, а за
