это Михаил Юрьевич ввел Пал Палыча в совет директоров и поручил заниматься обеспечением безопасности своего бизнеса. А позднее переписал на него часть акций. Не кто иной, как Шабанов, уговаривал Рощина заняться политикой, о чем и сам Михаил Юрьевич часто подумывал. Только уговаривал его Пал Палыч, преследуя свои интересы. Когда Рощин стал депутатом, руководить его бизнесом начал Шабанов. На свое имя он открыл пару офшорных фирм на Кипре, на одну уводил прибыль, через другую закупал оборудование для предприятий Рощина – втридорога, естественно. Михаилу Юрьевичу об этом докладывали, но он или не верил, или отмахивался. Потом все-таки распорядился о проведении аудиторской проверки, результаты которой его потрясли. Тогда же узнал о романе своей родной сестры с Пал Палычем. Людмила, когда приехала из Ростова, сначала жила у нас, а потом упросила брата купить ей квартиру. Она у Михаила Юрьевича все время деньги брала, у меня тоже – говорила, что на жизнь ей надо. Тратила очень много, а когда я отвечала, что у меня денег нет, требовала, скандалила. А Рощин уже знал, что сестра не вылезает из казино. Он понимал, кто ее пристрастил к ночным клубам, к тусовкам с артистами и к рулетке…
Она посмотрела в сторону и продолжила:
– Я не понимаю, почему Шабанов не убил меня тогда. Сказал, что любил. Но разве влюбленный человек может приносить кому-то зло, тем более пойти на убийство? Разве такое возможно?..
– Мужчины любят смеяться над непредсказуемостью женщин, – ответил Николай. – Если разобраться, то в мужской логике еще меньше смысла.
– Не знаю, – покачала головой Таня.
Она замолчала, вероятно, не желая вспоминать, а может, оттого, что не знала не только будущего, но и настоящего. Еще совсем недавно пространство ее жизни было ограничено стенами тесной камеры и нескончаемой чередой ночей, за которыми никогда не наступало утро, все мысли и воспоминания становились нескончаемой болью одинокого сердца, замурованного без любви и света.
Николай прижал Таню к себе и шепнул:
– Я люблю тебя.
Произнес эти простые слова, и сердце у него сжалось. Дух перехватило от ощущения полета.
Почти семь месяцев назад он, щурясь от прожекторов и блицев, взошел на сцену кинотеатра «Кодак», не веря в происходящее, думая, что счастья выше того, что свалилось на него внезапно, быть уже не может. Но все последовавшее за тем он принимал как должное, ожидая новой порции успехов, славы и поклонения. Это было семь месяцев назад, и полгода назад, и совсем недавно, но осталось в далеком прошлом, где, вероятно, и сейчас пребывает другой Торганов – маленький, потерявшийся в огромном городе. Смотрит из окна своей квартирки на призрачные верхушки утренних деревьев Центрального парка, ожидая восхода солнца, которое, возможно, и не взойдет никогда, потому что солнце вот оно – рядом, сидит рядом на диване, можно прижать его к себе и согреться душой…
Все может быть. В жизни, в отличие от книг, может случиться всякое…
Можно заснуть, обнимая свое счастье, можно проснуться внезапным утром. Проснуться и увидеть другой мир…
А можно лежать, не открывая глаз, прекрасно зная, что там, за ресницами, лежать, боясь пошевелиться, потому что чувствуешь, как легко и ровно бьется сердце маленькой птички счастья, уснувшей на твоем плече.
Солнце, осветившее двор детства, отразилось в прозрачных весенних лужах и в окнах домов. Зачирикали счастливые воробьи, и ветер, пролетая над городом, постучал в открытую форточку. Коля прижался к стеклу, чтобы увидеть все происходящее внизу и оставить эту картину в своей памяти навсегда: мир, усыпанный зелеными веснушками набухших почек, первые, оробевшие от своей наглости, желтые цветочки на газонах среди редкой травы и прелых осенних листьев, скамейка под кустами, а на ней одноклассники: Серегин, Бородавкин, Вадик Разумовский, через пять лет погибший в Чечне… Оцепеневшие от захлестнувшей мир красоты, смотрят они вслед худенькой однокласснице, прошедшей мимо и растаявшей в ослепительном ореоле проснувшейся жизни.
Зачем спешишь ты, радость моя, за солнечным лучом, угасающим в бледной полосе вечерней зари над серым провалом далекого и равнодушного озера? Вспомнишь ли то свежее утро, и что прозвучит в твоей памяти потом, кроме тяжелого эха шагов равнодушного бытия в гулких коридорах монастыря и тюрьмы?
Никто не знает своего будущего, а оно всегда идет следом и подгоняет пинками к мрачной бездне. И не в силах человека ухватиться за мечту и удержаться в пространстве, где нет разочарований и боли. Достаточно просто любить то, что уже дано судьбой, и принимать мир таким, каким хочешь видеть его в своем сердце.
Глава десятая
Телефон Шабанова не отвечал. Он не был выключен, просто Пал Палыч не отзывался на звонки. Несколько раз Рощин звонил в офис, но и там отвечали, что не знают, когда прибудет начальство. Это походило на сговор. На заговор – вряд ли, потому что все слишком явно: Шабанов решил на какое-то время скрыться и предупредил своих секретарш, чтобы те его прикрыли. В недавнее, еще советское время так действовали мелкие конторские служащие, которые перед окончанием рабочего дня вешали на спинку служебного стула свой пиджак, предполагая с утра не являться на работу, а когда начальство начинало разыскивать отсутствующего сотрудника, предупрежденные заранее коллеги в один голос отвечали: «Да он здесь где-то, только что сидел за своим столом. Может, покурить вышел». И указывали на пиджак. Но теперь действовать подобным образом нелепо, и не только потому, что Шабанов уже не мелкий клерк, каковым, впрочем, никогда и не являлся, а крупный предприниматель, руководящий многими компаниями – руководил, конечно, не он сам, а опытные менеджеры, но за результаты их деятельности отвечал именно Пал Палыч. Каждую секунду он должен был находиться на связи, так как порою упущенное мгновение могло вызвать огромные финансовые потери.
Наконец Шабанов отозвался.
– Прости, Миша, – сказал он, – не смог принять твои звонки, был в Шереметьеве, провожал дочку и ее мужа в Штаты. Хотелось побыть с ними подольше, а то когда еще увидимся!
Это тоже глупость: провожал он ее, судя по отсутствию связи, никак не менее шести часов. К тому же Лариса почти две недели провела в Москве, и вряд ли стоило ехать с ней до аэропорта. Но Рощин не стал говорить об этом.
– Надо срочно увидеться, – сказал он.
– Давай завтра с утра пораньше в офисе, – предложил Пал Палыч, – а то…
– Немедленно! – не дал ему договорить Рощин.
– К чему такая спешка? – удивился Шабанов. – Я раньше семи все равно не успею. Да и к тому же целый день ничего не ел. Если ты не против, может, в девятнадцать тридцать встретимся в одном ресторанчике на Тверской? Там тихо, есть отдельный кабинет, мы спокойненько поужинаем и поговорим. Запомни адрес…
– Если ты говоришь о том заведении, которое прикупил недавно, то я знаю, где оно находится. И потом, разговор будет серьезный.
– У меня тоже есть серьезные предложения, я как раз хотел завтра тебе доложить. Нарисовалась одна нефтяная компания, объем добычи у нее небольшой, но по разведанным запасам на ее землях – перспективы сумасшедшие. Компании нужны инвестиции, но проще ее сейчас перекупить, хотя владельцы менее всего думают о продаже своих акций. Есть способ взять компанию почти голыми руками.
– Мне не нужны сумасшедшие перспективы. Я хочу оставаться нормальным и здравомыслящим человеком, а потому желаю поговорить сегодня о том, что уже сделано тобой.
– О чем именно?
– Не по телефону.
– Ну, хотя бы в двух словах.
По тому, как Пал Палыч спросил, по его спокойному тону, Рощин понял, что его партнер наверняка знает, о чем идет речь.
– Я хочу поговорить о результатах аудиторской проверки предприятий, которые мы… то есть уже ты один контролируешь.
– Не понял, – удивился Шабанов.
