Человек среди религий

Ну, а Весо книги писал. Съездит в какой-нибудь забытый уголок, а потом напишет о нём со всеми подробностями: где что заметил, с кем о чём говорил, ну и всякое такое прочее.

И вот однажды, в одну и ту же ночь, каждому из трёх друзей (как раз в это время никто из них не был в отъезде) приснился сон. Днём они встретились – и выяснилось, что сон был совершенно один и тот же. Каждому приснилось, как он приехал в дальнюю страну, в пустынную местность, как попал в неизвестную никому пещеру, долго спускался в её глубины – и там встретился с великим кристаллическим существом по имени Супер-Оксигений. Каждый взглянул в огромные глаза великана и без всяких слов понял, что тот зовёт его к себе в гости: так, чтобы не во сне, а наяву.

Когда сообразили Кесо, Лесо и Весо, что и страна приснилась им одна и та же, и путь к пещере понятен, – решили они отправиться туда втроём. Вдруг это не просто сон?…

Они рады были вместе путешествовать. А пока они добирались, Супер-Оксигений им каждую ночь снился. Только теперь по-разному. С Кесо он обо всяком необычном беседовал, с Лесо – о природе и красоте её, с Весо – о Космосе и его тайнах. Повезло друзьям. Днём друг с другом общались, а ночью мудрого Супер-Оксигения о жизни расспрашивали. Правда, утром только мысли помнили, но ни одного слова – словно и не было слов…

Так на расстоянии и сдружились они с Супер-Оксигением. Звали его между собой сокращённо, по первым буквам: Эс-О. Или проще – Эсо.

Наконец разыскали они ту пещеру, что им снилась, и спустились в самые глубины Земли. Нашли грот со светящимися стенами. А за там, за большой прозрачной стеной, увидели друзья своего Эсо, который их в гости позвал. Точно так и выглядел он, как во сне: великан из голубовато-светлых кристаллов. Глаза огромные, на всех сразу глядит, каждому свои мысли шлёт и ответные мысли читает. Одновременно с одним об одном беседует, с другим о другом, с третьим о третьем.

Сколько времени в таких беседах прошло, никто из друзей потом вспомнить не мог. Только вдруг поняли они, что настало время прощаться.

– Подожди, – спрашивает Лесо (без слов, разумеется). – Как же ты так устроен, что к тебе и прикоснуться нельзя?

Отвечает Эсо (тоже без слов, но тут все трое одно и то же услышали):

– Такая уж у меня химия и физика, что меня по плечу не похлопать. Я ведь из кислородных кристалликов состою. Зато с каждым вдохом своим ты ко мне прикасаешься: повсюду я в земной воздух замешан. Да и мыслями вон как нам удаётся соприкасаться…

Надо сказать, вернулись из своего путешествия Кесо, Лесо и Весо совсем другими.

Кесо теперь не чудовищ разыскивал, а всяких людей интересных. Рассказывал друзьям, что не они одни, оказывается, с Эсо общались.

Лесо садоводом стал. Столько всего замечательного в своём саду вырастил! Теперь они втроём только в этом саду и встречались. С каждым вдохом там про Эсо вспоминали.

У Весо долго новых книг не было. Потом он стал книгу об Эсо писать. Слушали Кесо и Лесо главы из этой книги, удивлялись:

– Откуда ты столько о нём знаешь, о нашем загадочном Эсо?

– Из воздуха, наверное, – улыбался Весо в ответ.

Возможность прикосновения

К фактам духовной реальности, составляющим религиозный опыт человека, относятся самые разные переживания. Некоторые бывают достаточно общими для разных людей, некоторые совершенно уникальны. Каждое из этих переживаний имеет своё значение для ориентации по отношению к Высшему. Но есть среди них такие, что наполняют светом и смыслом всю судьбу человека, а иногда становятся важным знаком и для других людей.

Такое переживание можно условно описать как некий резонанс между внутренним миром и тем, что мы здесь называем Высшим. Может быть, точнее даже говорить о непосредственном соприкосновении этих миров, об их взаимопроникновении? Или о вторжении одного из этих миров в другой?… Иногда это становится событием не только внутреннего, но и внешнего мира. Тогда вера говорит о чуде, а скептицизм пытается урезонить её своими рациональными интерпретациями.

Факты эти плохо поддаются описаниям и пересказам. Многие неспособны передать происшедшее с ними просто по бедности языка, а кое-кто, наоборот, облекает свой рассказ в слишком красочную форму – особенно если к этому поощряет восторг единоверцев. Отрываясь затем от первоисточника, от пережившего такой факт человека, происшедшее легко превращается в миф, а затем в литературу.

Впрочем, талантливая литература способна вернуть духовным событиям хотя бы часть их жизненной силы.

Ещё хуже обстоит дело с логической доказуемостью того, что произошло именно то-то и то-то. В каждом отдельном случае мы вполне можем сомневаться в объективной достоверности факта. Однако фактов этих слишком много (даже известных, а сколько их не получает огласки), чтобы можно было с ними не считаться. Относить их все к чисто психической сфере, к субъективной реальности – тоже не очень интересно. Тогда, если быть последовательными, мы придём к субъективности восприятия любой реальности, даже самой что ни на есть физической.

Переживание даже самой микроскопической, самой мгновенной сопричастности Высшему обладает удивительной достоверностью. Позже можно сколько угодно сомневаться в нём, но выбросить из жизни уже нельзя. Подспудное знание того, что это БЫЛО, уже не покидает нас. Настолько не покидает, настолько присутствует в нашей жизни, что оно просто ЕСТЬ в ней уже навсегда.

Каждое такое переживание, каким бы мимолётным оно ни казалось, не менее значительно, может быть, чем признание Высшего в качестве допустимой логической гипотезы или утверждение его в качестве постулата мировоззрения. Ведь оно твердит нам, не умолкая: 'ЭТО существует! ЭТО можно ощутить!'

Иногда последствием прикосновения к Высшему является реальное изменение жизни и мировосприятия. Сначала для того, кто его испытал, а если этот человек становится ориентатором, то и для множества других людей.

Зависит ли это от проповеднического таланта ориентатора? Или только от его способности быть честным свидетелем происшедшего с ним? Второе, наверное, встречается и в чистом виде. А вот первое без второго – дело странное. И всё-таки, можно думать, не слишком частое.

Опыт прикосновения к Высшему занимает центральное место в любой религиозной традиции. Для человека, в личном духовном опыте которого подобных переживаний не было, свидетельства такого рода могут носить символический, мифологический или психологический характер. Но если он испытал прикосновение сам, эта традиция становится для него вполне конкретной эстафетой духовного опыта. Это важный элемент религиозной ориентации.

Поделиться опытом прикосновения непросто. Этот опыт настолько связан в особенностями внутреннего мира, что может показаться вообще неотчуждаемым, непередаваемым. Но сам он и не отчуждается: он лишь побуждает свидетельствовать о чём-то важном. И если чужое свидетельство не будет со временем закреплено собственным опытом, не окажется ли оно лишь