цианидом. В любой момент могли начаться невыносимые боли во всем теле, которые через несколько дней завершатся агонией. А пока они не начались, этот человек просто бродил по летним улицам и получал удовольствие от самых простых вещей. Сорвал листик, растер в руке, вдохнул запах зеленой свежести, идущий от пальцев… Задержался возле витрины, где на экране телевизора играл известный в своих кругах блюзмен… Сидя вечером на пляже, полюбовался на то, как солнце опускается в море… А если кто-то упрекал его в безделье, он отвечал: я занят важным делом. Я живу.
А может, это и не рассказ был, а фильм, — Максим уже не помнил. Прошлое смешалось в его голове в какую-то мерзкую кашу — точно так же, как куски яблок, желтые, зеленые, красные, проходя через мясорубку, превращаются в однородно-тошнотворное пюре.
Мельтешня «старкрафтовских» юнитов на экране. Пьяный отец, который в двадцатиградусный мороз вылез в одних трусах на балкон и стал изображать, будто сейчас прыгнет. Чьи-то гнусные рожи, исторгающие из ртов похабный смех и запах курева. Сочувственный взгляд дамочки, называвшей себя Камилла, с которой Максим лишился невинности — предварительно уплатив две тысячи рублей. «Максим Валерьевич, как вы объясните вашу непосещаемость в течение целого семестра?» «Максим, а почему ты не пьешь вино? Оно сладкое». «Эй ты, чмо, нюхай!» «Спасибо за альбом. Откуда ты знаешь, что я обожаю Возрождение?» «Хватит спать, Макс, из-за тебя продуваем!» «Где Рустам? Гы-гы, он теперь живет этажом ниже!» «Максим, как вы себя чувствуете после победы? Какие планы на будущее?»
Все это было? Кажется, да.
И все-таки Максим победил. И дело не в чемпионатах. А в том, что сейчас он идет по незнакомому городу, ему есть где ночевать, есть на что питаться, есть куда ехать дальше. Можно и никуда не ехать. Короче, все есть, кроме ампулы с цианидом. А боли могут начаться в любую секунду — жуткие боли в том малоизученном органе, что называется «душа». Якобы он находится где-то рядом с сердцем, а на самом деле равномерно распределен по всему телу. Погано на душе — погано везде и сразу.
Карина была дома одна.
— Это маме, — Максим протянул ей коробку конфет. — А это тебе, — он вынул из-за спины огромный букет цветов.
— Ну, зачем это… — удивилась она.
— Да что-то вот навеяло… — Наверное, надо было сказать что-то еще, но Максим не знал, что говорить. — Неважно.
— Хм… — она, держа в одной руке коробку, а в другой букет, смотрела на то и на другое так, будто не могла понять, что это и что с этим со всем делать. — Что это за цветы?
— Понятия не имею, — хмыкнул Максим.
— Что мы сегодня делаем?
— Шагаем.
— Куда?
— К «Православным геям».
— Это еще зачем? — удивилась Карина.
— Так надо. Вот увидишь. Ты знаешь, где у них штаб-квартира, или чего у них там?
— Да знаю, конечно. Я там была. Два раза брала интервью у отца Иннокентия.
— Ну, значит, и в третий раз возьмешь. Бог, как известно, это любит. Он вообще адекватный, этот поп-гомосек?
— Он нормальный, — сурово поправила Карина. — У него жена и двое детей.
— Ничего себе, а чего он к православным геям подался?
— Венчал однополую пару, его за это отлучили, а церковь, где все это было, снесли.
— Вот как… какой же он тогда «отец», если его отлучили?
— Лучше сам с ним поговори, он тебе много интересного расскажет.
— Ну, тогда пошли.
— Подожди, цветы в воду поставлю.
— Как тебе книжка? Осилила хоть сколько-нибудь? — уже на улице поинтересовался Максим.
— «Питер Пэн»? Я все прочитала за час где-то.
— Хм, быстро ты. Понравилась, что ли, сказочка?
— Это не сказочка. Это иллюстрация к болезни.
— Хе! Поняла теперь!
— Да. Я, кстати, раньше встречала такое выражение — синдром Питера Пэна. Сегодня специально поискала в Яндексе… Вот, я распечатала… — она достала из сумочки листок. — «Синдром Питера Пэна — патологическое нежелание взрослеть. Не болезнь, но в некоторых случаях заканчивается самоубийством…»
Максим отобрал у Карины листок, пробежался глазами.
— Да ерунда это все, Карик. Ага, основные симптомы, бла-бла-бла… «Стремление не замечать проблемы в надежде, что они разрешатся сами по себе… нет настоящих друзей…» — ну, допустим. «Двойственные отношения с матерью — раздражение с чувством вины, порожденным желанием освободиться от ее влияния…» — ну, не совсем. «Эмоции заторможены, реакция неадекватна, нарушение половой роли» — вообще туфта полная. И якобы это распространяется только на мужчин, причем какого-то определенного типа. Те, кто это сочиняет, почему-то не видят, что этому синдрому могут быть подвержены все люди без исключения.
— Почему?
— Да потому, что все были детьми. А в современном мире детство продлевается. Тебе сколько — девятнадцать? Лет сто назад ты бы уже три года как была замужем и детей воспитывала. И выглядела бы не так хорошо: после родов обычно дурнеют. А предохраняться в то время было не очень принято.
— И что? У меня тоже будет семья. И муж, и дети.
— Но признайся: ты с этим не особенно торопишься, а? Тебе же вот это нравится: ходить в юбочке, в туфельках и в чулочках, всех очаровывать, и вообще — делать что хочешь, идти куда хочешь, ни за кого отвечать не надо… Здорово, а?
— Не знаю, почему ты об этом говоришь в таком тоне. По-моему, это нормальное желание — всегда быть красивой.
— Красивой и молодой, да? Хочется законсервировать свою молодость? Ты хочешь быть вечно молодой и беззаботной?
— А кто же не хочет?
— Все хотят, сейчас на этой почве массовое помешательство. Просто эпидемия. Культ юности. Примеров не буду приводить, потому что не хочу говорить банальные вещи.
— Да. Сейчас много всяких уродов развелось, которые пытаются продлить себе детство. — Карина вновь заговорила с американским произношением: — Кидалтс, чайлдфри…
— И еще хикки.
— Who is it?
— Японское слово — хиккикомори. Так называют людей, которые боятся выйти из дома, потому что боятся других людей. Боятся социума, и вообще любого общения, кроме виртуального. Такие люди погрязают в Интернете и в компьютерных игрушках. Вот мой сосед по квартире, Вадим, — типичный хикки. Видела его?
— Этот, что ли — жирный? Видела мельком. Он ужасен.
— Его можно понять. И их всех. Кто-то не хочет стареть и красоту терять. Кто-то не хочет покидать уютный виртуальный мирок. Кому-то просто не нужны взрослые проблемы — семья, дети, карьера и прочий геморрой. Для них для всех остается два пути. Либо молодиться до бесконечности, либо — как Аленка: в окно, вниз головой. Есть и третий путь: сдаться на милость победителя и покорно взрослеть. И знаешь, в чем беда? Иногда бывает так, что момент упущен и взрослеть уже поздно. Что тогда?
Карина не ответила. Она с головой ушла в мысли. Кажется, ей стало грустно.
— Видишь, — хмуро сказал Максим. — Теперь и ты задумалась над этим вопросом.
— Да, — подтвердила она. — Мне тоже часто кажется, что смысла нет вообще нигде и ни в чем. А мне даже поговорить об этом не с кем. Только с мамой, но она все время говорит одно и то же.
— Дай угадаю: «Замуж тебе пора, дочура»?
