— Не надо! — заорали подскочившие Шишок с Ваней.
Но Березай был неумолим:
— Повторяю: скорый поезд номер сто четыре… — и ведь повторил! Во всем этом было только одно хорошее — Березай не картавил, как прежде.
Привычный к вокзальному шуму Ерхан даже глаз не открыл. Аразбуженные пассажиры подивились: дескать, станции никакой нет, электричка несется через темные поля — а тут такие объявления! Потом решили, что это машинисты развлекаются.
Наконец прибыли в город Краснодар и в зале ожидания кое-как скоротали остаток ночи. Даже Ваня выспался, справедливо полагая, что на вокзале объявления о прибытии или отбытии поездов никого не смутят.
Наутро Шишок проснулся первым, — правда, его милиционер растолкал, — а домовик уж поднял Ваню со Златыгоркой, и все дружно уставились на Березая: из лешачьей морды пробивалась молодая березовая поросль… Лешачонок флегматично обрывал со щек свежие листья и отправлял себе в пасть. Домовик даже рот раскрыл от изумления, а после захлопнул и протянул:
— Да-а, обзавидуешься ведь: всего шесть лет от роду — и уж борода растет! А у тебя, хозяин, морда босая, как у девки, значит, и у меня никакой щетины в ближайшее время не предвидится… Как мой старый хозяин Серафим Петрович помер, так я без бороды и хожу. Позорище! — Еще понаблюдав за тем, как Березай завтракает, Шишок одобрительно кивнул: — Безотходное производство! Если бы мужики брились да волосья себе в рот отправляли, вот бы лафа была! И о пропитании заботиться не надо, что вырастил — то и съел! Да, хозяин?
Посмеялись и отправились дальше: покупать самолетные билеты до города Афин. Но тут их ждало непредвиденное осложнение. Хотя уж Ваня должен был его просчитать, а вот — прошляпил! Оказалось, нужны паспорта — да не простые, а заграничные… А где их взять, если ни у кого из четверых и российских-то паспортов не имелось?! Шишок принялся ворчать:
— Какой паспорт? С ума они, что ли, посходили? В Теряеве во время войны — да и после — люди все были беспашпортные, а не то, что домовые… Да и когда мы Европу освобождали от коричневой чумы, дак что-то тогда нашими паспортами ни одно заграничное дерево, ни один дом и ни один город не интересовались! Дескать, братушки, спасите-помогите! А теперь, выходит, паспорта им подавай?!
Но, как оказалось, волшебные нефтедоллары все делают — в том числе и загранпаспорта… После некоторых поисков и заминок нашлась паспортистка, которая за зеленую мзду согласилась выправить документы всем, даже Ерхану с птахами. Домовик для представительности намял себе лицо — так что покрылось оно сетью морщин — и беспрерывно тряс медалью «За отвагу». Но паспортистка на звон медали не реагировала, долго мурыжила их, придралась к тому, что Шишок на фотографии вышел какой-то прозрачный, вроде три дня не евши, а, сунув, наконец, новенькие книжечки, укорила: дескать, та якие вы все дурны, уж лучше она будэ черным бисам робить паспорта, чем таким уродам… Дескать, одна тильки псина у вас гарная… Птахи тотчас обиделись:
— А мы что ж — не гарные? Мы тоже гарные…
Но паспортистка замахала на них руками: — Та шо цо такэ? Расшумелись, як на гае!
Домовик же на «уродов» смиренно отвечал:
— Какие уж уродились…
А выйдя из отделения милиции, сразу заслал между решеток паспортного кабинета мальчика на побегушках из своей левой руки…
Дверь сейфа, из которой торчали ключи, была приоткрыта… Паспортистка сидела, балакая по телефону, и ни о чем не подозревала. Третий этаж, на окнах решетки: что может случиться?! Мальчишок- с-локоток осторожно нырнул в сейф за ее спиной, сложил в пластиковую суму все, что мог: незаполненные бланки, кипу паспортных книжечек, — по шторке, раскачавшись, ловко метнулся на подоконник, протолкнул через решетку вначале груз, а после и сам пролез.
Златыгорка, которая вновь решила воспользоваться крылышками, уже ждала левака с той стороны окна: и сумочка, и мальчик были благополучно доставлены на землю.
После все бумаги сожгли на берегу реки Кубани: не будет пустых бланков, так и неповадно станет нечистой на руку паспортистке прописывать черных бисов в красном городе.
Но, как оказалось, паспорта — это еще не все: нужны визы, которые выдает посольство, а все посольства — в Москве… Шишок схватился за голову и решил плюнуть на законопослушность: опять пустил в ход призрачную левую руку, которая рассыпалась на нужное количество виз.
Морщинистый домовик записал всю молодежь на себя, так что вскоре в Краснодарском аэропорту сидели: самовила — Златыгорка Шишковна Житная, лешак — Березай Шишкович Житный, человек — Иван Шишкович Житный… Ваня против своего отчества — как и все остальные — ничего не имел. Тем более что в его свидетельстве о рождении было записано безотносительное — Васильевич. Поскольку отец мальчика был неизвестен, отчество в инфекционке ему дали по имени тогдашнего начальника Ужгинского горздравотдела…
Компания ощетинилась во все стороны паспортами, визами и билетами, как загнанный дикобраз колючками. Пес сжимал челюстями свою книжечку, в которой значилось, что дворянин Ерхан привит от всех в мире болезней, у соловья с жаворонком из клювов торчали удостоверения личности.
Но при проверке документов случилась новая заминка: собаке нужен намордник, а птиц следует посадить в клетку! Домовик, который никак не думал, что за границу попадают с такими сложностями, не выдержал и завопил: дескать, он многодетный отец семейства, рвется показать детям развалины Кносского дворца, а его задерживают! А если дворец за это время окончательно развалится?! А вот они, его бедные дети, никогда не видавшие никаких развалин… Тут Шишок, подпрыгивая, попытался погладить по голове Ваню, Березая и даже Златыгорку, не остались непоглаженными и Ерхан с птахами. И он, де, не намерен сажать своих детей в клетки, чтоб доставить к развалинам, а также не согласен надевать на них намордники — его дети не кусаются! Ваня Житный стал опасаться, что постеню на помощь опять придет левая рука и выкинет что-нибудь тако-ое… Но тут случилось чудо: «многодетного отца» и его «детей» решили пустить в самолет без всяких клеток и намордников!
И вот все кое-как расселись по креслам, кое-как пристегнулись ремнями, — и взлетели-таки в небо! Соловей, уставившись с плеча хозяйки на нескончаемый рулон облачного ватина, разматывавшийся в иллюминаторе, пренебрежительно присвистнул:
— И мы так могём, да, Златыгорушка? Над облаками-то?
Самовила едва заметно кивнула. Она сидела на самом краешке кресла (ком крыльев мешал ей откинуться), уставившись в окошко. Крылатая девушка изо всех самогорских сил старалась ничему не удивляться: во всяком случае не высказывалась вслух, хотя, конечно, ее поразило, что вначале они забрались в железные кишки на колесах и покатили, а теперь вот летят в железной крестовине!
А жаворлёночек тотчас запел. Видать, небо — даже из-за толстых стенок — действовало на него рефлекторно. Ване с Шишком довелось летать на самолете, а вот Березай никогда еще так высоко не забирался, впрочем, и полесовый ничем — кроме зеленой березовой рвоты — своего удивления не выказал.
И вот самолет приземлился. В Афинах оказалось жарко, как летом. Пташки порхали возле лица хозяйки, устраивая ей посильный ветерок.
Ваня, пытаясь на плохом английском объяснить таксисту, куда им надобно, вдруг услыхал чистейшую английскую речь, кажись, еще и с оксфордским выговором — обернулся: кто это такой сердобольный хочет им помочь… Глядь — а это Златыгорка гуторит на чужом наречии, как на своем собственном! На вокзал нас отвезите, please! У Вани от изумления язык отнялся. А крылатая девушка подмигнула ему: дескать, не беспокойся, побратимушко, сейчас и ты так закурлычешь… А жаворлёночек тут подбавил: мол, что ж ты думаешь, это труднее, чем научиться птичьему языку?!
И в желтом такси самовила живо-два научила мальчика чужой речи: метод обучения был прежним. И оказалось, что Ваня стал разуметь не только по-английски (это еще надо было проверить!), но и по- гречески — ведь радио в машине вещало на этом языке. Но, услыхав радийные новости, мальчик схватился за голову… Таксист прибавил звук. Златыгорка в это время «учила» домовика с лешаком разным, способным им пригодиться наречиям. А то неудобно, когда речь вроде человеческая, но ничего не понять…
Греческий таксист не обращал на манипуляции на заднем сиденье, которые в другое время повергли
