— Впрочем, не важно, для кого вы там пишете, — заметил он. — Главное, что речь пойдет о
— Можете считать, что уже забыл, мистер Лайонз.
— Просто Кристофер.
— Кристофер.
Он улыбнулся:
— С именем мне, как видите, повезло.
— Тогда начнем с самого начала, — бодро заметил я и извлек на свет божий записную книжку. И сделал вид, что собираюсь записывать, как и подобает репортеру. — С чего начался этот ваш интерес?
— Гм… — Лайонз разлил по чашкам горячий шоколад. — Мне было девять, возможно, десять. Мама читала мне вслух какую-то книжку о знаменитых монархах. Она была страшно скучная. Всякие там истории и байки о том, как Клеопатра победила всех на свете, а Генрих Восьмой обожал делать то-то и то-то. — Он взмахнул серебряной ложечкой, как бы отметая эти персонажи. — Короче, все они были мне до лампочки. Но вот мама добралась до главы, где описывалась жизнь Марии Антуанетты. И передо мной живо предстал портрет этой удивительной женщины, и я… Короче, я был совершенно очарован и сражен наповал. — Он обернулся и окинул любовным взглядом репродукцию портрета в позолоченной раме, под ней горели свечи. — Итак, моя мамочка читала мне о жизни этой замечательной женщины, и когда дошла до главы, где описывалась казнь королевы и то, как ее отсеченная голова была насажена на кол, я впал в полное отчаяние. И начал просить маму найти какую-нибудь другую книгу — а потом еще одну и еще — о французской королеве. В глупой детской надежде, что это может как-то изменить судьбу Марии Антуанетты, а заодно и весь ход истории. И знаете что? Так оно и произошло. Чем больше я читал, тем яснее понимал, что в действительности Мария Антуанетта была очень сильной женщиной, особенно в последние свои дни… — Лайонз перевел дух и продолжил: — Вам когда-нибудь доводилось видеть знаменитую гравюру Давида? Там, где королеву ведут на гильотину? Вот там изображена настоящая Мария Антуанетта. Сильная, гордая, презирающая своих врагов… Узнав о том, что в Версале отреставрированы ее личные покои, я прямиком отправился в представительство «Эр Франс». Купил билет, заплатил полную стоимость перелета, дешевых чартерных рейсов тогда еще не было. Но знаете, что я ощутил, оказавшись во дворце? Полное разочарование! Единственным подлинным экспонатом там оказалось ее постельное покрывало. Я это точно знаю, потому что потрогал и пощупал его. А все остальное — жалкие подделки. Да ее апартаменты были просто ничто по сравнению с бутафорией и декорациями в Мет.[35] Вы видели это шоу в Мет?
— Нет, к сожалению, пропустил.
— Короче, просто чудовищно. Знаете, у них был в коллекции ее потрясающий кружевной воротник. Так вот, они нанизали кружево на тоненькую проволочку, которой не было видно. Просто один воротник. Ничего больше. — Лайонз нервно ощупал шею. — Омерзительное зрелище!.. — Потом он снова перевел взгляд на репродукцию. — Вы только посмотрите на нее. Лишь намек на страдание. Словно она
— Боюсь, что нет.
Лайонз кивнул.
— Она хотела одеться во все белое, но… Короче, вы меня понимаете. А после казни, после того как ее обезглавили, стража обыскала ее камеру и обнаружила запятнанную кровью тряпочку, с помощью которой она пыталась привести себя в порядок. Она прятала ее в стенной щели. Сколько достоинства! — Лайонз перехватил мой взгляд, я смотрел на снимок, примостившийся на чайном столике. — Снято на Хэллоуин, три года тому назад, — пояснил он.
— Красивое платье.
Лайонз поставил чашку на блюдце.
— Угадайте, сколько шелка ушло на пошив только одного шлейфа?
— Представления не имею.
— Шестнадцать ярдов! Если вам интересно, могу показать вам этот бал. Все заснято на видео. Я занял там третье место.
— С удовольствием, но как-нибудь в другой раз. Хотелось бы поближе к делу. Меня интересуют реально принадлежавшие ей вещи.
— Валяйте, спрашивайте. Но только, пожалуйста, не говорите мне, что вас интересует это ее дурацкое бриллиантовое ожерелье.
— Не беспокойтесь. Ничуть не интересует.
Лайонз подлил мне в чашку какао, извинился и вышел. И вскоре вернулся с видеокассетой.
— Хэллоуин?
— О нет, кое-что получше, — ответил он. — Хочу показать вам фильм тридцать восьмого года с Нормой Ширер в главной роли. Кое-кто из наших считает, что на эту роль больше подошла бы Мишель Морган, но лично я считаю: чушь собачья. Мишель — просто холодная кукла, а Норма — роскошная женщина, как многие другие актрисы, работающие на «МГМ».
Лайонз вставил кассету в видеоплеер и быстро прокрутил заставку со знаменитым львом, титры и предисловие, где в двух абзацах была описана революционная ситуация во Франции. Затем надавил на «play» и начал повторять жесты и диалоги актеров.
В библиотеке я не раз становился свидетелем подобного зрелища. В читальном зале всегда полно людей, отражающих мимикой и жестами содержание читаемых ими книг. Но, должен признать, до Лайонза им было далеко.
— Очень мило с вашей стороны, что вы показали мне это, — заметил я. — Но не хотелось бы злоупотреблять вашим…
— О, главного вы еще не видели! Готовьтесь, пристегните ремни!..
На экране возникла сцена бала. И тут я заметил, что и движения кружащихся в танце, разодетых в шелка и бархат дам бессознательно копировал Лайонз. Он извивался и раскачивался с таким видом, точно ему был тесен корсет.
— Видите вон ту величественную старуху? Это Мария Терезия, мать Марии Антуанетты. Эта старая корова провела большую часть жизни за разрушением браков. Прямо как какой-нибудь голливудский агент. А известно ли вам, что при первом путешествии во Францию несчастной Марии Антуанетте пришлось раздеться на границе догола? Пришлось сменить все свои австрийские одеяния на французские! Можете представить?.. — Лайонз тяжело вздохнул. — Да, эта девушка знала, что такое страдание. Ну, взять хотя бы эту сцену, где Дю Барри посылает ей в подарок плетеную колыбельку с намеком на то, что она бесплодна, чего на самом деле не было и в помине. Это у Людовика имелись проблемы. Пришлось даже сделать ему хирургическую операцию, но этого в фильме нет. Не показано также, как ее сволочные детишки свидетельствуют против родной матери в суде… О! А вот как раз сцена, где она пытается предупредить Людовика о назревающем во дворце большом скандале. Только его куда больше интересуют замки и часы. Людовик просто обожал все эти…
Наконец-то!
— А вот это любопытно, — заметил я. — Меня как раз интересуют часы. Особенно одни.
Лайонз скорчил гримасу, закатал рукава и показал голые запястья.
— Часы говорят лишь о том, что ваша жизнь уходит. Дойдем и до этого, спасибо за напоминание. — Он опустил рукава. — Я никогда не был поклонником этих подделок под часы Марии Антуанетты, которые продают во всех антикварных лавках Парижа. Да они еще хуже севрских кувшинчиков для молока! — Лайонз потянулся к записной книжке. — А вот это по-настоящему ценная вещь. Факсимиле ее подписи. Удалось раздобыть по случаю, единственная подлинная ее вещь в моей коллекции. — И он достал чистый листок бумаги в прозрачной защитной пленке.
— Но там ничего нет.
