— Ну-ну! — капитан повернулся к Потураеву. — Вот с нами и поедете в Пули-Хумри, Женя.
— Ты тоже едешь, Леонид?
— А куда я без своих машин? Кстати, вон и ваш Скворцов тоже выезжает. Скворцов! Иди сюда!
К ним подошел среднего роста чернявый солдат и доложил о своем прибытии. Одет он был в чистое ХБ, что редкостью было среди водителей, вечно копающихся в двигателях.
— Скворцов, а ну сними шапку! — Троценко заговорщески подмигнул Потураеву. Солдат снял шапку, и Потураев понял, на что намекал командир автороты. Рядовой Скворцов имел черную и курчавую шевелюру, сохранившуюся даже после стрижки механической машинкой.
— Во, видал? Вылитый Пушкин! У меня в роте только Чернышевского не хватает, чтобы спросил: «Что делать?» и «Кто виноват? — Троценко громко захохотал, улыбнулись и Потураев с Ахметовым.
— Ты, Николай, не обижайся, я же не со зла, — сказал ротный Скворцову. — Готов к выезду?
— Так точно, товарищ капитан!
— Ну и молодец! Возьмешь к себе в кабину старшего лейтенанта и его солдата.
— Есть! Разрешите идти? — спросил Скворцов.
— Иди! Солдата забери с собой.
Он повернулся к Потураеву:
— Женя, ты, наверное, тоже иди и устраивайтесь в кабине у Скворцова. Поедете в центре колонны сразу за однимиз БТРов. Выезд минут через двадцать. Водитель у тебя один из самых опытных — десятки раз переползал Саланг. В каких только передрягах не был. Ну все, пока! А я проверю остальных. — Троценко пошел к машинам своей роты, а Потураев направился к автомобилю Скворцова. Его Зил-131 стоял третьим на линейке готовности и выглядел по-настоящему рабочей и боевой машиной. На бортах зияло несколько пулевых пробоин, такие же дырки на капоте и дверях. Два солдата о чем-то оживленно разговаривали между собой, когда к ним подошел Потураев.
— Водители нашли общий язык, так? — спросил он сразу двоих.
— Так точно, товарищ старший лейтенант! — весело ответили они.
— Ну, что, Скворцов, довезешь нас без приключений в Пули-Хумри?
— Довезу, товарищ старший лейтенант! Я на Салангекаждый камешек знаю, каждый поворот.
— А духов тоже знаешь?
— Духи, товарищ старший лейтенант, вне плана. Какповезет. Один раз едешь — ни одного выстрела, а другой — не проехать без моря огня. Здесь уже как повезет, — повторил Скворцов и начал укреплять свой автомат на дверце кабины.
— Мама! Когда папа пиедет? — спросила Анечка, когда Наташа взяла ее на руки и понесла в ванную купать. Уже неделю они жили в Коммунарске у ее родителей, оставив свою квартиру в Мирове под присмотр соседей.
— Приедет, доченька, скоро приедет. Приедет и увидит, что его Анечка неумытая и не будет тебя любить. Скажет: это не моя дочка, моя дочка всегда чистенькая, — она еще разпощупала в ванне воду и осторожно опустила в нее Аню.
— Не скажет, не скажет! Он меня всегда любит, всегда! Да, да, да! — затараторила Анечка.
— Ну, конечно, любимая, папа всегда тебя любит, и мы с тобой его любим, — сдерживая внезапные слезы, успокаивала Наташа дочь. — А вот сейчас искупаемся, так он еще больше будет тебя любить!
— Да, да, да! Давай купаться! Папа пиедет, а я буду истая и хоёсая. Мы с ним пидем гулять, и он будет носить меня на голове.
— Будет, доченька, будет. Только не на голове, а на шее. Ты что, помнишь, как гуляла с ним?
— Да. Он мне моёженое покупал!
— Ах, вы, мои негодники! Я же всегда папу просила не брать тебе мороженое, чтобы не простудиться, — с нарочитой строгостью сказала Наташа и стала легонько намыливатьее голову. Анечка зажмурилась и только начала хныкать, как ее слезы прервала Наташа:
— А если папа бы увидел, как ты плачешь в ванной, чтобы он сказал?
— Похая Аня! — и Анечка сразу же замолчала. Наташа ополоснула теплой водой ее волосы и, держа Аню на двух ладошках, опустила маленькое тельце в воду.
— А ну, Аня, поплавай!
Искупав дочь, Наташа завернула ее в большое полотенце и принесла в свою комнату. Там она положила ее на кровать и еще раз насухо вытерла. Пухленькие детские ручки и ножки Анечки раскраснелись, но было видно, что ей нравилась эта процедура. Звонок в дверь прервал их занятие.
— Аня! Лежи и не вставай. Мама сейчас откроет дверь и придет! Хорошо?
— Хоёсе, мама.
Наташа открыла входную дверь. За ней стояла Нина Моисеевна.
— Здравствуй, Наташа!
— Здравствуйте, мама! Проходите, я только что искупала Анечку.
— Вы одни? А где Вера?
— Мама на работе, скоро должна прийти. Вот эти тапочки берите, они помягче.
Нина Моисеевна оставила сумку в прихожей, сняла свое старенькое демисезонное пальто, прошла в ванную комнату, ополоснула там руки и зашла к невестке с внучкой.
— Бабуля! Смотри какая Анечка чистая и хоёсая, — радостно встретила ее внучка, протягивая навстречу Нине Моисеевне свои ручки. Бабушка присела на кровать и приложилась головой к животику внучки.
— Здравствуй, моя радость! Какая ты румяная и красивая. А какие волосики мягонькие. С легким паром!
— Спасибо. Бабуля, а что ты нам пинесла?
— Баночку малинового варенья, еще летом его сварила. И пирожков напекла. Ты с чем любишь пирожки?
— Тьевогом.
— Балуете Вы нас, мама, мы сами завтра хотели Вас навестить, — мягко укорила Нину Моисеевну Наташа.
— Да какое там, доченька! Совсем я одна осталась — только вы у меня да Женя. Каждый день за вас думаю. А сегодня напекла пирожков, Анечкиных любимых, и дай, думаю, схожу к ним, попроведую, может быть, от Жени какая весточка есть? — Нина Моисеевна пытливо посмотрела на Наташу.
— Нет, мама. От Жени ничего нет, и мы не знаем его адреса. Ну, что, трудно ему написать? Так, мол, и так, все хорошо. И адрес бы оставил. А мы бы уж каждый день ему писали. Так, ведь, Аня?
— Да, да, да! Письмо папе будем пиять!
— Может, нет времени ему написать, Наташа. Всякое на войне бывает. А может, еще и не доехал Женя до своего Афганистана. Ничего не знаем! Господи, за что ты нас так мучаешь? — у Нины Моисеевны навернулись на глаза слезы. Наташа присела рядом с ней, обхватила одну ее руку и приложилась головой к плечу Нины Моисеевны. Анечка пристроилась с другой стороны бабушки и, поглядывая на взрослых, тоже собралась плакать. Но плакать ей расхотелось, так как было уж очень хорошее настроение после купания. Она подергала бабушку за руку:
— Пидем, бабуля, на кухню. Пиожки кусать!
— Да, моя ты кровиночка, — спохватилась Нина Моисеевна, — давай, Наташа, одень ее, расчеши и пойдем чай пить. Может, и Вера подойдет.
Наташа привела в порядок Анечку, надела на нее теплую пижаму и шерстяные носочки. На кухне Нина Моисеевна достала из своей сумки две баночки варенья, судок с пирожками, после чего поставила чайник на плиту. Пока заваривался чай, пришла Вера Петровна. Увидев Нину Моисеевну, она сразу спросила:
— От Жени письма нет?
— Нет, Вера, письма нет. Мы здесь чай приготовили, проходи на кухню.
Три женщины за столом вели разговор, который, независимо от затрагиваемой темы, сводился к будущему письму старшего лейтенанта Потураева. Лишь одна Анечка беззаботно и с аппетитом уплетала
