еще ставни откроют, дышать нечем.
Матвей низко поклонился и, засунув книгу под мышку, бесшумно ушёл.
– Зачем ты так с Клеоменом? – небрежно раскинувшись в кресле, поинтересовался царь.
– Не знаю. Накипело.
Приковылял Гриша в голубом охабне, шатаясь и сонно насвистывая что-то отдалённо напоминающее песню, поставил на стол канделябр, уронив при этом полотенце, висевшее на плече, на стол. Пока он шёл, огоньки яростно плясали в его трясущихся руках, разбрызгивая по стенам неистово танцующие тени.
– Избавься от них, отец, – вдруг произнес Андрей. – Разгони священников. Ведь они дармоеды, ничего более.
– Эх, сын мой. – Мечеслав поднялся, задумчиво прошелся по залу, подошёл к сыну, положил мягкие руки на его плечи. – Давно ли ты стал такой начитанный? Где же ты был раньше?
Раздался скрип открываемых ставней. Гриша ругнулся и спросил:
– Со стола убирать, ваше величество, иль как?
– Потом. Оставь нас.
– Как вам будет угодно, ваше величество.
Наступила ночь. Ветер со свистом проносился по дребезжащим крышам Кремля, влетал в открытые окна столовой, поднимая тополиный пух, скопившийся в тёмных углах.
– Я так не могу, – сказал великий князь, смотря на звезды. – Ты хочешь вернуть старых богов? Ястреба, бога светлого неба, Сову, бога ночи? Не слишком ли это? У наших отчаявшихся людей есть бог – Триединый, пусть и не очень хороший, пусть не популярный, всеми охаиваемый. Пойми, стоит мне поднять руку на Храм, народ разгневается. У них нет другого бога. Ястреб, он в сказках.
Андрей слушал отца, водя пальцем по ободу бокала.
– Но, всё же, я сделал уже многое, – продолжал его отец. – Надеюсь. Я отказался от священного трона. Упразднил и распустил 'божьих воителей'. Заключил союз с Волчьим Станом, хотя они, конечно же, нам мало чем помогут. С равногорцами, надеюсь, у нас больше проблем не будет.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, поверь. – Царь сел рядом с сыном, налил себе и ему вина. – У меня есть верные мне слуги, хорошо поработавшие в тех краях. И еще одно, – прибавил Мечеслав, выпив вина, – на свадьбе будут присутствовать оба дубичских брата – Борис и Военег.
– Не может быть. – Поражённый Андрей взглянул на отца. – Как такое может быть?
– Может, это наш шанс, понимаешь? – довольно улыбаясь, ответил царь. – Теперь всё переменится…
– Если переменится, то только в худшую сторону, – раздраженно сказал Андрей. – О чем ты только думал, отец? Зачем ты их пригласил?
– Сотрудничество.
– Что 'сотрудничество'?
– Я хочу начать взаимовыгодное сотрудничество, – торжествующе объяснил царь. Князь Андрей, искоса взглянув на него, подумал, как же глупо он выглядит. Как ребенок. – Заверить Бориса в том, что торговый путь через наш город снова может быть открыт. Только представь себе – древний тракт, соединяющий Вередор и Марн снова заполнится караванами, купцами… И что для этого нужно? Дать гарантии в том, что мы никому не угрожаем. И всё.
– Борис и так прекрасно знает, что мы никому не угрожаем.
– Насколько я знаю, в Дубиче до сих пор поминают моего батюшку… э, плохим словом. Я принесу извинения. И еще. Мы встретимся с венежской княжной.
– Ну и что?
– Ты не понимаешь?
– Нет.
– У меня есть отличная идея… – Мечеслав выдержал, как ему казалось, эффектную паузу и сказал: – Что, если нам объединиться? Создать союз вересских княжеств, наподобие Союза Пяти Городов?
В ответ Андрей рассмеялся.
– Почему ты смеешься?
– Это нереально.
– Почему?
– Да потому. Слишком ты наивен. Зачем Борису платить за вещь, которую можно взять и так?
Великий князь округлил глаза.
– Брось, – сказал он. – Что ты такое болтаешь?
– А ты подумай.
Мечеслав призадумался.
– К тому же, – прошептал Андрей, наклонившись к отцу, – ты забыл о Военеге.
Великий князь Мечеслав медленно шёл по скудно освещённому редкими факелами коридору. В голове немного шумело, тело охватила истома. Проходя мимо, Мечеслав обратил внимание на паутину, плотной липкой массой облепившую почерневшую от старости и сырости картину, с изображенным на ней венценосным предком великого князя, имя которого он позабыл, да в общем-то, никогда и не знал.
'Надо же, как отсырели стены, – подумал он, разглядывая картину и крупные капли, висевшие на кирпичной стене. – Что делать?'
Впереди маячил свет, пробивавшийся через приоткрытую дверь. 'Менелая не спит. Пожалуй, проведаю её'.
В горнице супруги великого князя, княгини Менелаи, горело множество свечек, всего около трёх десятков, – больших и маленьких, в подсвечниках и в канделябрах, а то и просто в стаканах, набекрень, капая воск прямо на комод, на тумбы и прочую мебель. Искомая мебель, кстати говоря, вся покрылась словно одеялом оплывшими свечами, обрывками ткани; тут и там валялись склянки, ложечки, деревянные и тряпичные игрушки. Но весь этот бардак в какой-то мере оттеняли пышные, покрытые мерцающими блёстками гобелены, подаренные ей шамранскими купцами ко дню свадьбы. В углу стояло ложе с шелковым полупрозрачным пожелтевшим балдахином, рядом – нарядная изукрашенная кроватка.
В центре горницы находилась и сама хозяйка – тощая скуластая женщина, с болезненно-розовой кожей, жидкими светло-русыми волосами и большими, зелёными, как у младшего сына, глазами.
– Молчи, молчи! – прошептала она, на цыпочках подбежав к мужу. – Дитя разбудишь.
Мечеслав, глубоко вздохнув, молча подошел к ней и поцеловал её в лоб.
– Ты сегодня её еще не видел, – суетясь, сказала Менелая. – Подойди же, посмотри на дочку.
Великий князь хотел было возразить, но передумал. Менелая цепко схватив супруга за рукав, подвела его к пустой кроватке.
– Видишь? – умилительно пробормотала она, – какая красавица! – 'Где? Всего лишь взбитая белоснежная подушка и цветастое одеяло'. – Похожа на тебя. Не уходи, посиди, пока она спит.
– Нет. Пожалуй, я пойду, – мягко отстранив руку княгини, сказал Мечеслав. – Еще надо встретиться кое с кем. Спокойной ночи, – неловко прибавил он, уходя.
– Ты всегда убегаешь, – скривив тонкие синюшные губы, сказала Менелая. – Почему ты нас не любишь? Ни разу подарочка не принёс…
'Пусть себе ревёт, – думал Мечеслав, вдыхая скомканный затхлый запах в коридоре, как спасительный глоток воздуха. – Чего с ней произошло? Если бы, допустим, неудачная беременность, или ещё чего… так ведь ничего. На ровном месте. Хотя… на ровном ли?'
Приблизившись к своим покоям, великий князь остановился, осенённый внезапной мыслью.
'Грех на мне. А она ведь чувствует. Что же она, не женщина что ли? Грех… и дети мои за него расплачиваются'.
Он сделал ещё шаг и снова остановился, прислушавшись. В его покоях находилась Краса – прислужница, готовившая ему постель. Но не только она.
'Он пришёл. Он там. Вот – сердце так застучало. И в горле ком. Нет, надо собраться, придать себе свой обычный скучающий, рассеянный вид. Чтоб не догадалась. Не догадается. Краса девка простая'.
Краса сидела на краю кровати и удивлённо рассматривала помпезные батальные сцены, вышитые на
