– Ты что делаешь, безумец?! – заорал Хаваш и пинками отогнал вана прочь, после чего бросился на спину пребывающему в шоке парню и милосердно вонзил в его шею кинжал. Хайдар дернулся и затих.
– Уведите его, – кивнул в сторону Мамата Барх. – У него только один шанс смыть сегодняшний позор – собрать побольше воинов и храбро побиться на поле боя против Талгата. Что скажете, вассалы Мамата? Готовы ли вы отстоять честь славного Пурханова рода?
– Да! – неожиданно дружно закричали местные.
Мамат сидел на земле и плакал.
Но на этом представление не окончилось. Оно только началось. Каган Барх потребовал найти человека из местных жителей, способного поработать спокойно, умело и без соплей. Ждать долго не пришлось – палач отыскался сам. Им оказался ничем не примечательный хромой толстячок, к тому же изрядно пьяный. При нем был топор, сильно смахивающий на боевую секиру венегов – бердыш (скорей всего, трофей). Палач, даже не вполне твёрдо держась на ногах, быстро и ловко снес головы дюжине, после чего признался, что устал. Его заменил Хаваш, прямо таки изнывавший от желания поубивать. Казнив пятнадцать человек, он был прогнан Берюком (ну как же без него!). Старый нукер прикончил еще дюжину, и уступил место Яруновым наемникам, весьма и весьма довольный собой. Наемники чуть не передрались между собой, они хватали приговоренных и тащили каждый в свою сторону, но после вмешательства своего командира успокоились и завершили дело, оставив последнего – щербатого – Шайтану. Удар Исы был такой силы, что голова со свистом отлетела в сторону и пень раскололся. Бывшие воины, а ныне рабы, как ни в чем не бывало, уносили трупы своих товарищей и складывали в углу загона, туда же кидали отрубленные головы, но они непослушно растекались, шлепая по собственным лужам крови, точно арбузы.
Зрелище распалило толпу, плотной стеной окружившую место казни. Недавние соседи изменников осыпали их проклятьями, свистели, улюлюкали и хвалили палачей, особенно толстячка – видели? Он пьяный, рыхлый, но как точен! Мастер! (Толстяк кстати был скотоводом, одним из самых богатых в улусе).
Ашант понимал, почему так произошло – народу по нраву сильные вожди, а Барх показал себя именно таковым, дал людям почувствовать свою железную хватку, и этот знаменательный день возвестил о появлении нового хана адрагов. Вскоре во всем Нижнеземье знали о Бархе-убийце, Бархе Жестоком, – лестные прозвища для любого повелителя.
Но когда все уже стали расходиться, Ашант вдруг вспомнил. Эта боль – старуха Ауры – не приходила к нему уже давно. Курултай, сегодняшние события, – ничто не потревожило его. Как странно, ведь он сочувствовал Хайдару, и этого было достаточно для начала приступа, но…
Он не знал, радоваться этому или наоборот, печалиться. Что сулит это затишье?
День разгорался, тихий, знойный. Степь, местами пожелтевшая, обветшавшая, с восходом солнца как будто поникла: стихло ночное разноголосье, уступив место заунывной песне ветра.
– О чем ты? – спросил Манас.
– Что? – Эри, как оказалось, глубоко задумался.
– Что за странное выражение – вершина дна?
– Вершина дна… – протянул коэдвиец. – Существует легенда о тысячеликом демоне. Это оттуда.
Справа, у самого горизонта, в чистом небе кружило вороньё. Манас поймал себя на том, что их вид наводит на него тоску. Вороны-падальщики, только что насытившиеся гниющей плотью какого-нибудь павшего животного, наводят на него тоску! Что это, старческое безумие?
– И всё-таки я не понимаю, – проговорил Эри, – что толкнуло тебя покинуть отчий край? Не пойму… О себе я рассказывал: мною вертела жизненная необходимость, жестко вертела, иногда жестоко. А что с тобой?
– Я уже сказал.
– Не верю. Хочу умереть среди людей! Ха-ха-ха! Хоть как меня убеждай, почтенный Манас-ата, но это не причина.
Манас смутился и почесал бородку.
– Может я и поторопился, – пробормотал он и, повернувшись к собеседнику, сказал: – Хорошо, скажу иначе. Я устал бояться.
– Бояться? – со смехом переспросил Эри. – Кого, внука? Ах да, ты боишься за свою жизнь! Что ж, теплее. Не обижайся, и боги тоже боятся. Но, избежав одной напасти, ты точно попадешь в другую. Ведь ты стар и немощен, и в других краях никто не знаком с твоими добродетелями. На что ты надеешься?
– Ты тоже стар, старше меня.
– Я немало путешествовал. Я чуточку колдун, чуточку зверь. Я выживу. А ты нет.
– Ни на что я не надеюсь, – немного обижено сказал Манас. – Я спокоен и пойду туда, куда глаза глядят. Но я знаю, к чему ты клонишь, Эри-ата. Не хочешь связываться со мной. Не беспокойся. В Марн я не поеду. Я покину тебя раньше. Только подальше от орды, подальше.
– Предлагаешь выбросить тебя? И не сомневайся, выброшу. На что мне твои старые кости? К тому же ты… язвительный старикашка. Как мой отец, главный жрец Анне Эры. Надеюсь, он умер.
Манас, слегка наклонившись вперед, заглянул коэдвийцу в глаза и победно улыбнулся.
– Ага! Я все-таки задел тебя!
– Ничего подобного, – отрезал друид. – Это ты жалок, аксакал. Ты боишься труса. Странно, не правда ли? Твой внук, очутившись в засаде, подстроенной коварными венегами, трусливо бежал, но был пойман. Не об этом ли поведал Хайса-хану Бургас-пересмешник? Что случилось там, у Заячьего Яра?
– Скорее всего, Барха оклеветали, – спокойно ответил Манас. – Не зря Бургаса звали пересмешником – прохвост подыграл кагану. Хайсе нужен был Буреб, ему предназначался ханский престол. Я сам слышал, как Хайса кричал: 'Жаль, что они его не убили'! Поверь мне, Эри-ата, Барх – не трус. Только не трус. Думаю, ты и сам это знаешь.
Всё ближе стая ворон, с карканьем кружившаяся вокруг одной точки. Рядом, на тощей кривой осине, расположились стервятники.
– Если позволишь, – сказал Манас после паузы, во время которой оба наблюдали за шумным пиршеством падальщиков, – скажу тебе вот что. Я – старейшина своего племени, мудрец, – твои слова, заметь! – воин в прошлом, в далеком… Вряд ли ты усомнишься в этом. А вот в твоих словах я усомнюсь.
Эри хмыкнул в ответ, непонятно, то ли с презрением, или раздражительно.
– Ты говоришь, что был изгнан, – безжалостно продолжал Манас. – Ложь. Ты ушел сам, по доброй воле, но с проклятьями отца. И в чем причина? В жажде приключений, жажде знаний. Будешь спорить?
– Нет, не хочу.
– Значит, я прав. Ты умный человек, Эри-ата, незачем пытаться убедить меня в обратном.
– Я – умный, я это говорил. Но я – эгоист…
– На мой взгляд, умный человек не может быть злым и себялюбивым. Стремление познать мир и банальное шкурничество – две разные вещи.
– Чушь…
– А вот и нет. Ты ведь странствуешь с какой-то целью? Вот в чем причина? Разве это причина?
– Ты недалек от истины, признаю. Но о своих поисках я предпочитаю не распространяться.
– И не надо, я и так знаю. Ты едешь в Драгнитар, на гору, которую мы называем Огненной. К священной горе – Вершине Дна. Той самой скале, где многие века томился в неволе демон. Тысячеликий. Томился до недавнего времени.
Эри метнул на Манаса острый, пронзительный взгляд. Аксакалу даже почудилось, что друид готов придушить его.
– Успокойся, – сказал Манас. – Я не колдун. Вся разница между мной и тобой в том, что ты смотришь поверх вещей, а я стараюсь заглянуть вглубь.
– Мне нечего сказать, – мрачно проговорил коэдвиец. – Ты меня обезоружил. Жгучий ты… почтенный Манас-ата.
С этими словами друид натянул поводья, остановив сонно плетущихся мулов.
– Пойдем, посмотрим? – сказал он, кивнув в сторону пира стервятников. – Мои старые глаза разглядели нечто похожее на человеческое тело. 'Понятно, – думал Манас, спускаясь вниз, – моя болтовня
