— Куда ты меня потащишь?
— В Сан-Андрес-де-Хилес.
Через два часа они добрались до деревни. Затормозив у тротуара, Эндрю спросил у прохожего, где находится полиция, и поехал в указанном направлении.
— Зачем нам полиция?
— Тебе незачем, сиди в машине и жди меня.
Войдя, Эндрю заявил, что ему нужен дежурный офицер. Сержант сообщил ему, что единственный офицер участка уже ушел домой. Эндрю нашарил на стойке блокнот и записал номер своего мобильного и координаты отеля.
— Я оказался вчера вечером на месте аварии у Гахана, где погиб человек, и отвез двоих раненых в больницу. Мне особенно нечего рассказать, но если вам нужны показания, то меня можно найти по этому телефону…
— Я в курсе. — Полицейский встал с табурета. — Врач, с которым мы говорили, сообщил, что вы умчались, не оставив адреса.
— Я задержался на парковке, а у меня была важная встреча в Буэнос-Айресе, и я сказал себе, что постараюсь поскорее вернуться, что, как видите, и сделал.
Полицейский вызвался сам запротоколировать его показания и уселся за пишущую машинку. На листе появилось ровно девять строк. Эндрю подписал протокол, скромно выслушал благодарность за достойное исполнение гражданского долга, позволившее спасти две жизни, и вернулся в машину.
— Можно узнать, чем ты столько времени занимался в полицейском участке? — спросила Мариса.
— В нашей с Ортисом шахматной партии я съел у него фигуру. Потом объясню, теперь скорее в больницу!
— Как себя чувствуют пострадавшие? — спросил Эндрю. — Мы возвращаемся в Буэнос-Айрес и по пути решили заехать и узнать, как они.
— Вот и вы! — воскликнул узнавший Эндрю интерн. — Мы вас обыскались. Я решил, что у вас совесть нечиста, поэтому вы удрали.
— Я не мог ждать, а вы не уточнили, когда выйдете из операционной.
— Откуда мне было знать, сколько времени это займет?
— Так я и подумал. Не мог же я заночевать на стоянке! Я только что из полиции.
— С кем вы там говорили?
— С сержантом Гуартесом. Симпатичный такой, низкий голос, большие очки.
Врач кивнул: описание соответствовало облику одного из трех деревенских полицейских.
— Им повезло, и даже очень, что вы проезжали мимо. Того, которому больше досталось, сегодня рано утром увезли в столицу.
Здесь у нас совсем маленький лазарет, не приспособленный для оказания помощи в таких серьезных случаях. А сеньор Ортега легко отделался: глубокая рана на бедре и разрыв мышц. Мы его прооперировали, и теперь он отдыхает в боксе. В данный моменту меня нет свободной палаты, может, завтра найдется, а если нет, то мне придется отправить его в другую лечебницу. Вы хотите с ним повидаться?
— Это его не слишком утомит? — схитрил Эндрю.
— Он наверняка будет рад поблагодарить своего спасителя. Мне пора на обход, а вы ступайте к нему, это здесь, в конце коридора.
Долго не задерживайтесь, ему надо восстанавливать силы.
Врач пожал Эндрю руку и побежал вверх по лестнице, дав указание дежурной сестре пропустить посетителя к пациенту.
Эндрю отодвинул занавеску, отделявшую бокс Ортиса от другого, пустого.
Раненый спал. Мариса стала тормошить его за плечо.
— Опять вы! — простонал он, открыв глаза.
— Как самочувствие? — осведомился Эндрю.
— Мне ввели болеутоляющее, теперь получше. Чего еще вам надо?
— Предоставить вам второй шанс.
— Какой еще шанс?
— Вас поместили сюда под фамилией Ортега, если не ошибаюсь?
— У меня документы на это имя, — четко ответил бывший военный летчик, пряча глаза.
— Вы могли бы выписаться под этим же именем и вернуться домой.
— Пока не будет опубликована ваша статья?
— Я намерен предложить вам сделку.
— Предлагайте.
— Вы абсолютно искренне отвечаете на мои вопросы, а я излагаю только историю майора Ортиса, не называя вашего нового имени.
— Какие у меня могут быть гарантии, что вы сдержите обещание?
— Только мое честное слово.
Ортис долго смотрел на Эндрю, потом спросил:
— А она будет держать язык за зубами?
— Так же надежно, как держала вчера револьвер у вашего виска. Не думаю, что ей захочется, чтобы я вас выдал, ведь от этого зависит ее будущее.
Ортис надолго умолк, наморщив лоб и глядя на капельницу, из которой ему в вену поступал целительный раствор.
— Валяйте, — решился он.
— При каких обстоятельствах вы удочерили Марию Лус?
Вопрос попал в цель. Ортис повернул голову и больше не спускал глаз с Эндрю.
— Когда я демобилизовался, Фебрес хотел заручиться моим молчанием. Он отвез меня в закрытый сиротский дом. По большей части в нем содержали младенцев нескольких недель от роду. Он приказал мне выбрать ребенка, объяснив, что это для меня лучший способ вернуться к действительности. Он сказал, что я тоже приложил руку к спасению этой невинной души, управляя самолетом, из которого сбросили в море родителей ребенка.
— Так и было?
— Я не мог этого знать, как, впрочем, и он, ведь не я один, как вы можете догадаться, совершал такие вылеты. Но такая возможность не исключалась. Я как раз женился. Мария Лус была постарше других малышей, и я решил, что лучше нам взять двухлетнего ребенка, с ним проще.
— Это же был украденный ребенок! — не выдержала Мариса. — Ваша жена согласилась участвовать в этой гнусности?
— Моя жена ничего не знала. До самой смерти она верила в то, что я ей тогда рассказал: что родители Марии Лус были военными, что их убили монтонерос и наш долг помочь малышке. Фебрес снабдил нас свидетельством о рождении, в котором мы значились как ее родители. Я объяснил жене, что Марии Лус проще будет жить полной жизнью, не зная о драме, невинной жертвой которой она оказалась. Мы любили ее так крепко, будто сами произвели на свет. Марии Лус было двенадцать лет, когда скончалась моя жена, и она оплакивала ее как родную мать. Я один ее вырастил, работал как одержимый, чтобы оплатить ей учебу на филологическом факультете университета. Я давал ей все, чего ей хотелось.
— Не могу больше это слышать! — сказала Мариса и вскочила.
Эндрю строго взглянул на нее, и она опять села на стул, но теперь верхом, спиной к Ортису.
— Мария Лус до сих пор живет в Думесниле? — спросил Эндрю.
— Нет, давно уехала. Матери площади Мая нашли ее, когда ей было двадцать. Выходные она проводила в Буэнос-Айресе, ее увлекала политика. Она не пропускала ни одной демонстрации, воевала за так называемый социальный прогресс. Синдикалисты, любители «травки», с которыми она познакомилась в университете, совсем задурили ей голову.
