свете. А вот на похороны он не успел. Просто не мог успеть физически, вырваться до окончания рейда было невозможно даже и начальнику Генерального штаба, попади он волей случая в группу Воронцова, а что уж там говорить про простого унтера. Но потом, с возвращением на базу, всё закрутилось стремительно, как в калейдоскопе: краткий, совсем краткий отчет в особом отделе, недолгий разговор сначала с ротным, а потом и с самим комбатом, а к этим разговорам прилагался приказ на очередной и внеочередной отпуска, проездные документы, деньги, адреса живущих в его городе действующих резервистов, ну, а дальше — машина, вертолет до ближайшего аэродрома, два часа ожидания и прямой 'борт' до города.
По дороге до кладбища Алексей с усталым любопытством разглядывал такие знакомые, но давно уже ставшие чужими улицы родного города. Казалось, что ничего не изменилось со времени его предыдущего приезда, разве что рекламных щитов, призывающих покупать-покупать-покупать стало значительно меньше и совсем исчезли вывески с латиницей. Но по-прежнему грязновато было на окраинах и тщательно выметено-вычищено в центре. И людей на улицах, как показалось Воронцову, было теперь поменьше, или в этом виновато ранее утро? Голова у Алексея будто бы гудело тихим, заунывным гудом, мешая соображать и внимательно оценивать, пусть и спокойную, обстановку. Сказывались и обрушившиеся на него новости, и стремительные сборы, и долгий перелет, и смена часовых поясов.
На старинном городском кладбище, где уже не первый год покоились дед и отец Воронцова, его встретил один из резервистов, стараясь быть незаметным, сопроводил до могилы, скромно постоял за спиной, пока Леша прощался с матерью. На выходе, едва слышно поскрипывая песком кладбищенских дорожек под подошвами, коротко рассказал, как прошли похороны. 'Все нормально организовали, скромно и тихо, — негромко говорил в спину шагающему впереди Воронцову резервист, потупив глаза в землю. — Для соседей во дворе поминальный стол сделали, и в день похорон, и вчера, на девять дней, как положено, так что ты об этом не беспокойся. Теперь просто в себя приходи, отдыхай, тебе же очередной и срочный отпуска дали, три месяца можешь дома пожить или съездить куда. В случае чего — звони, или так, сразу заходи, мои координаты тоже знаешь…'
И вот теперь, дома, Воронцов окончательно почувствовал себя лишним среди антикварной мебели, подлинников знаменитых сегодня, а когда-то никому неизвестных художников, задрапированных черными кружевами зеркал… И на всех комодах, столах и столиках, сервантиках, креслах и стульях уже лежал слой пыли, будто никто не ухаживал за квартирой годами… а ведь хозяйки не стало все лишь две недели назад, и, как ему рассказали, она до последнего часа выглядела бодрой и здоровой, ну, для своего возраста, понятное дело…
А вот кухня, куда в конце своего бесцельного бродяжничества по квартире зашел Леша, в сравнении с остальными помещениями квартиры, поражала своей современностью, светлыми тонами подвесных шкафчиков, газовой плиты, винного стеллажа. Усмехнувшись каким-то своим, далеким от дома, мысленным ассоциациям, до конца так и не сформировавшимся в пустой, гулкой голове, Воронцов открыл дверцу холодильника. Надо же! полным-полно продуктов, даже пара бутылок водки и пяток пива примостились в своем, привычном отсеке. 'Ах, да, поминки же, — вспомнил Леша. — Не все израсходовали, оставили и для меня, чтоб сразу же по приезде не пришлось по магазинам бегать… вот ведь предусмотрительные ребята… и в самом деле, ходить сейчас по продовольственным лавкам нет никакого желания… да и вообще…'
Автоматически, даже не думая, что он делает и зачем, Леша достал из холодильника бутылку водки, небольшой лоток со студнем, маленькую баночку с горчицей, выставил их на столик у окна, взял в посудном шкафчике стакан и вилку, подумав немного, заглянул в деревянную, резную хлебницу, там лежал, ожидая его, кусок черного хлеба, не первой свежести, слегка зачерствелый, жесткий, но вполне съедобный. 'В рейде и такой за счастье считался…' — успела промелькнуть где-то в глубине сознания мысль.
Налив полстакана водки, Воронцов выпил её, как воду, даже не почувствовав спиртового вкуса и неизбежного запаха сивушных масел. Подцепил на вилку кусок студня… вернул его обратно в лоток… и в этот момент будто бы сломался, опустил голову на сложенные на столе руки и…
Проснулся он уже в сумерках.
Все еще пребывая в неком подвешенном состоянии от так стремительно свалившихся на его голову событий, Леша и сам не понял, как его занесло в начале ночи на эту отдаленную автобусную остановку, когда-то ярко освещенную ныне разбитым вдребезги фонарем и сейчас лишь слегка подсвеченную дальним светом проезжавших мимо автомобилей, да тусклым отблеском близких городских огней.
Очнувшись за столом на кухне уже в сумерках, выпив еще полстакана согревшейся и ставшей противной на вкус водки, он зажевал её размякшим холодцом не столько от голода, сколько ради избавления от неприятного сивушного привкуса во рту. И тут сообразил, что делать ему ни в доме, ни в городе абсолютно нечего. Напрашиваться на встречи со старыми, школьных лет, приятелями или подругами Воронцов не стал бы никогда, а знакомиться с новыми людьми просто не хотелось. Сидеть же в одиночестве на кухне за бутылкой водки или валяться в спальне, изучая побелку высокого потолка из горизонтального положения, тоже не казалось ему хорошим времяпрепровождением. Наверное, поэтому Алексей быстро выскочил из кухни, проскочил, почти пробежал через все комнаты, громко хлопнул дверью квартиры и, спустя пару минут, уже шагал по улице куда глаза глядят.
Прохладный, совсем уже ночной ветерок легонько касался слегка отросшей щетины на лице Алексея, шевелил ветви кустов и деревьев в городских двориках, будто бы успокаивая, рассказывая о безмятежной, приятной и легкой жизни без выстрелов, марш-бросков, засад и встречных стычек. Где-то далеко, за домами, вставало электрическое зарево ночного города, звучали резкие, требовательные сигналы автомобильных клаксонов, изредка взвывала противным тоном сирена то ли полицейских, то ли скорых медицинских машин. Но отпускник-унтер не обращал внимания на эти приметы начинающейся ночной жизни большого города, как зачарованный пробираясь темными сквозными двориками, проулками и лабиринтами самопальных гаражей в неизвестном даже ему самому направлении.
Наконец, присев на намек от лавочки, уцелевшей между двух обветшалых бетонных стен, изукрашенных невнятными графити и вполне внятными матерными словами, Воронцов будто впал в прострацию, не понимая, что ему теперь делать в этом мире, где отсутствует команда 'Отбой', где нет обязательного подъема и жесткого распорядка дня, где никто не старается убить тебя только потому, что ты — чужак и оказался на его пути. По крайней мере — пока.
Может быть, это малопонятное состояние, а может быть и то, что знаменитая на весь батальон интуиция Ворона скромно помалкивала в дальнем углу подсознания, но тихонько будто бы подкравшейся к остановке машины Леша не почувствовал и не заметил, а очнулся, вернувшись в этот мир, только в тот момент, когда опустивший стекло на автомобильной дверце пассажир негромко, но выразительно прикрикнул на него: 'Спишь там, что ли? Почем девчонки-то у тебя?'
С легким недоумением, благо, выражение его лица скрывала густая тень от остатков стен автобусной остановки, Леша окинул взглядом когда-то роскошный, а теперь изрядно потрепанный и побитый черный лимузин, и ощутил сильный запах спиртного, волной выливающийся из салона. И одновременно, боковым зрением, заметил парочку девчонок, стоящих чуток в отдалении от остановки так, чтобы быть сразу замеченными из проезжающих мимо автомобилей, но не бросаться в глаза с остальных сторон. Одна из девушек, блондинка с длинными, до поясницы, прямыми, блестящими в свете фар волосами, была одета в узкие, похожие на вторую кожу, брючки, а вторая, потемнее мастью и не такая длинноволосая, в короткую, 'по самое не балуйся', юбчонку, а вот курточки-ветровки на девушках были одинаковые, похоже, купленные в одном магазине с разницей в несколько месяцев. Такими же похожими, хоть и разного цвета, были и их туфельки на шпильках. Сомнений — зачем это они стоят здесь, возле дороги — при первом же поверхностном взгляде на девушек не возникало.
— Чего молчишь-то? — с легким, но не злым раздражением в голосе поинтересовался подвыпивший пассажир лимузина и повторил свой вопрос: — Почем девчонки?
— Они сами по себе, — наконец-то ответил Леша. — Я просто присел тут…
— Сразу не мог сказать? — почему-то обиделся еще больше пассажир, но тут же, казалось, забыл про лешино существование на скамеечке и обратился к водителю: — Ну, так сдай назад, к девкам, слышал же, что парнишка не при делах…
Искоса, профессионально, чтоб не привлекать внимание пристальным взглядом, Леша проследил, как потрепанный лимузин задним ходом медленно покатился к девчонкам, как блондиночка склонилась к открытому окошку и о чем-то сперва весело и задорно, а потом раздраженно и грубовато переговорила с
