Роза.
Та самая роза.
Сиреневый шелк лежал в бабушкином комоде. Он дождался своего часа – сшила Лиля для приятельницы Нины платье, волшебное платье по последней парижской моде. А из остатков, из невесомых, скользких лоскутков, смастерила розу, как умела лишь она одна. Шелковые лепестки точно живые, и один даже завернулся, будто тронутый ранним увяданием. Заказчицы любили, когда Лиля им розы в качестве бонуса делала, одна только, помнится, скривилась. Пошлость какая, говорит. Ну и шут с ней. А Нинуле роза понравилась. Она ее к своей шляпке приспособила, с тем и ушла в неведомое, с тем и фигурировала в безнадежном и все же оставляющем тень надежды списке пропавших без вести...
Теперь сиреневая роза красовалась на лацкане темно-зеленого пиджака незнакомого старика, шагнувшего навстречу Лиле из тени лучегорского вокзала. Цветок потрепался и запачкался, но Лиля узнала его, не могла не узнать.
– Такси, такси, – равнодушно скрипя, повторял старец.
– Это знак, – шепнула Лиля наклонившимся к ней, обеспокоенным мужчинам. – Нужно поехать с ним.
– Мы готовы ехать, милейший! Где ваше транспортное средство? – моментально отреагировал Шустов.
«Средством» оказался видавший виды «Москвич». Он тоже, как и его хозяин, явно знавал лучшие времена и выглядел таким же обихоженным, как и костюм старца. Водители близстоящих такси оживились – им было жаль добычи, что ушла прямо из-под носа.
– Иваныч, тебе веревочку дать? Подвяжешь свою колымагу, а то развалится по дороге!
– Лучше сразу эвакуатор вызвать!
– Девушка, поехали со мной! С ветерком прокачу!
– Нам бы в гостиницу, – попросил Дубов, умещаясь рядом с водителем. – Альберт, какая, ты говорил, тут гостиница нормальная?
– Подожди, – остановила его Лиля. – Скажите, а роза... Откуда у вас эта роза?
Кроме слова «такси», они ничегошеньки пока от своего возницы не слышали, а уж такого монолога, каким тот разразился, и ждать не могли!
– Это внучка подарила. Внученька у меня, Аленка. Хорошая, заботливая. Готовит, гладит, стирает. По дому, по саду – все она. Дом у меня большой. На что вам в гостиницу? У меня можно остановиться. Комнаты я сдаю в сезон, все довольны. А чего там в гостинице? Тараканы одни. Человек я не лихой, бояться вам нечего. Много не возьму, не сезон теперь. Питание, постели – все честь по чести. Будете довольны.
Помолчали. Старик ждал ответа, Дубов и Альберт ждали, что скажет Лиля, а та молчала от смущения. Не слишком ли она много командует? В конце концов, она только слабая, неумная женщина, а рядом двое опытных мужчин, один из которых приехал в Лучегорск за кипарисовыми вениками. Да и Дубов тоже, судя по всему, имеет отношение к русской баньке.
А в это время Дубов думал: «Домашний стол – это не то что ресторан в гостинице. Тьфу ты, о чем я?»
Но мужчины смотрели на нее. Они ждали ее слова, ее решения, точно чувствовали, что вступили в сферу, где их сила, воля, энергия и ум окажутся тщетными, где не им править и верховодить, где сила может стать слабостью, а слабость будет повелевать и сумеет даже сдвинуть вот эти банально- величественные горы!
И Лиля произнесла неожиданно выспренне:
– Мы принимаем ваше предложение. Извините, как вас зовут?
– Да кличьте Иванычем, – равнодушно и приветливо откликнулся таксист. – А вас-то как величать, господа постояльцы?
– Альберт.
– Григорий.
– А я Лиля.
В зеркальце она поймала взгляд таксиста. Выражение его не соответствовало индифферентно ласковому тону. Глубоко посаженные, скрытые кустистыми бровями глаза смотрели с надеждой – тревожно и радостно.
Это был действительно славный домик – двухэтажный, окруженный высоким забором. Хозяин долго возился, открывая мудрено запертые ворота. Было ему, видно, от кого хорониться...
– Окошки светятся, Аленушка не спит, – бормотал Иваныч, заводя машину во двор. – Обрадуется гостям, певунья моя, соловушка...
В доме и правда пели – полудетский голосок выводил старательно и верно прелестный романс о душистых гроздьях белой акации. На мгновение ослепнув от яркого света, Лиля вошла в большую комнату. Там было прохладно и пахло по-особенному, как пахнет в опрятных домах, где только что вымыли полы. Есть в этом запахе свежесть и смолистый привкус, обещание нежного попечения, радость легких каждодневных хлопот и простое, ничем незамутненное счастье. Девушка, внучка Аленушка, только что разогнулась от ведерка с мыльной водой. Румяное, чуть обветренное личико, вздернутый носик, простонародно-ясные глаза, светлые волосы... Крепенькой красной ладошкой отвела она с лица выбившуюся прядь, и тут же все стало ясно, и понятно, и светло. Нинуля! Нинуля растерянно улыбалась навстречу неожиданным гостям, навстречу Лиле, но в улыбке ее не было проблеска узнавания, и ответная Лилина улыбка увяла, толком не успев расцвести. Может, и не Нина это вовсе? Просто очень похожая на нее девушка?
– Что ж ты, Аленушка, полы на ночь затеяла мыть?
– Не спалось мне, отец, тебя ждала, – просто ответила девушка, подхватывая с пола отжатую тряпицу. – Как знала, что с гостями придешь.
– Постояльцы, верно, – поддакнул Иваныч. – Комнатки-то у нас как?
– Постели только застелить. Вы, верно, помыться с дороги хотите? Ванная там.
– Я первый! – сориентировался Альберт. – Вы проводите меня, прекрасная леди? А то в коридоре темно, я боюсь темноты...
– Я провожу, – строго заявил старец. – Да вот и из ведерка, кстати, выплесну. Идем, Адольф. Сумочку-то здесь оставь, никто небось не покорыствуется...
– Альберт меня зовут!
Дубов весело хмыкнул, и Лиля строго на него посмотрела.
В отведенной ей комнатке она быстро переоделась, между делом осматриваясь. Целомудренно узкая тахта, пестрый коврик на полу, ветка дерева, то ли персикового, то ли вишневого, стучит в оконное стекло. Над постелью – репродукция «Богатырей» Васнецова. В родительском доме, в кабинете отца, висела такая же. Лиля смутно помнила, как боялась она огненного, живого глаза коня Ильи Муромца. Но сейчас Бурушка казался совсем нестрашным. Он сильный, грозный, но смирный и покладистый конь. А богатыри-то! Как славно и странно взглянуть на них незамыленным взглядом и в одну секунду постичь строгую доброту их, неколебимую мощь и надежность! Как похож Шустов на Алешу Поповича – такие же хитрые глаза и тонкие усики! А Дубов пусть как будто Добрыня, взгляд у него такой же внимательный. Только кто ж будет за Илью Муромца, за старшего, самого могучего?
В дверь постучали – тихо, но уверенно.
– Да-да, входите!
Это был хозяин.
– Ужинать собрали, – оповестил он.
– Да я вроде бы...
– Никаких! Знаю, растрясло вас в автобусе, да и час поздний. Но чаю выпить обязательно надо, пирога кусок съесть. Аленка моя хорошие пироги печь научилась.
– Аленка...
Лиля медлила, молчала, ничего не говорил и Иваныч.
– Она ваша внучка, да?
– Внучка, точно. Аленушка.
– А мне почему-то кажется, – издалека начала Лиля, – мне кажется, она не совсем ваша внучка. Может
