нами.
Майлс пожал плечами:
— Да, действительно… Почему бы и нет? — Наверное, она действительно проявила бы понимание. Или по крайней мере практичность. Синтия не из тех, кто впал бы в истерику, обнаружив, что ее муж пытается натянуть одну из ее шелковых подвязок или примеряет дамскую шляпку. Они бы сели и все спокойно обсудили.
Пожалуй, и тропические джунгли не стали бы особым вызовом для мисс Синтии Брайтли.
— Вообще-то, если хотите знать, это было очень забавно, — сказала она. — Никогда бы не подумала, что вы способны на подобные выходки.
Он отвесил поклон.
— Вы были моей музой.
Синтия улыбнулась, на сей раз — искренне. И на ее лицо вернулись здоровые краски.
Зато Майлс находился в аду. Обсуждать мужчин, которым она будет принадлежать до конца ее дней, — это было выше его сил. Его руки окоченели, в груди появилось до странности знакомое ощущение пустоты.
Но она не должна догадаться. Он никогда не допустит, чтобы она узнала, что он чувствует. Он сделает все, что в его силах, чтобы избавить ее от страха, чтобы вернуть на её лицо румянец, чтобы обеспечить ей мирный сон по ночам и избавить от нужды до конца ее дней, и он никогда не позволит, чтобы она о чем-то сожалела.
— Аргоси! — испуганно воскликнула она. — Надеюсь, вы…
— Нет-нет. Клянусь вам. Я нисколько не исказил факты, касающиеся его. Все, что я рассказал о нем, — правда.
— Но эта девушка, цыганка… Она сказала Аргоси, что я плутовка. И еще кричала что-то о пистолетах и о крови. Мне кажется, что с тех пор он стал относиться ко мне иначе.
— Интересно — почему?
Синтия рассмеялась:
— Она кого угодно заставит нервничать, эта Марта. А вот ее мать Леонора сказала, что я скоро выйду замуж.
— Очень любезно с ее стороны.
— Мне тоже так кажется.
— Если бы вам пришлось выбирать между Милторпом и Аргоси, кого бы вы выбрали, Синтия?
Ему удалось произнести эти слова спокойно. Хотя чувствовал он себя при этом так, словно глотал ножи.
Руки Синтии нервно вцепились в юбку.
— Наверное, Аргоси, — ответила она, явно нервничая.
— Считайте, что дело сделано.
— Майлс…
— Вы же знаете, что мне можно доверять, — перебил он, намекая на прошлую ночь.
Синтия вскинула голову. Ее щеки загорелись, а глаза потемнели.
— Доверьтесь мне, — продолжал Майлс. — Не было случая, чтобы я не осуществил то, что задумал.
— Хорошо. Я вам верю.
Он принял ее доверие как дар.
Им больше нечего было сказать друг другу, хотя главное осталось недосказанным. Майлс обнаружил, что не может позволить ей уйти, не сказав еще кое-что. И в то же время у него не было слов, чтобы выразить то, что произошло с ним с тех пор, как они встретились.
— Я хочу, чтобы вы знали… что ошибаетесь в одном вопросе, Синтия. У меня есть сердце. Просто я… лишь недавно узнал об этом. Какая ирония, не так ли? Ведь я посвятил свою жизнь открытиям… Видит Бог, как мне жаль, что у меня нет выбора. Как бы я хотел… если бы мог…
— Не надо, — произнесла Синтия, попятившись от него. Ее лицо снова побледнело. — Это… не крикет. И вам это прекрасно известно.
Она развернулась так стремительно, что юбка хлестнула по ее лодыжкам, и бросилась к дому.
Возможно, для Синтии поиски мужа не были игрой. Но Майлс не видел другого способа выполнить свое обещание все исправить, так что оставалось рассматривать все это как игру. Подобное отношение к сложившейся ситуации и давало ему право на ложь, блеф и другие хитрости.
Для начала Майлс напомнил себе, что он способен с чисто академическим интересом созерцать плотоядные растения ростом с его младшего брата. Способен размышлять над их видовыми особенностями и делать подробные зарисовки, не испытывая ни страха, ни восторга. Все, напомнил он себе, имеет свои составные части и истоки, а потому может быть изучено и разложено по полочкам.
Совершенно незачем вмешивать чувства в это уравнение.
Никто не узнает, что он обнаружил, что у него есть сердце. В конце концов, он не собирался представлять отчет в Королевское общество об этом открытии.
Но в его жизни никогда не было более важной цели и столь короткого срока, чтобы ее достигнуть.
С другой стороны, как он говорил Синтии, не было случая, чтобы он не осуществил задуманное.
Этим же вечером Майлс приступил к действиям.
— Ну что, предсказали вам цыгане судьбу, когда вы были в таборе? — поинтересовался он у Джонатана и Аргоси, присоединившись к ним за игрой в бильярд.
Они удивились, обрадованные его появлением.
— Вообще-то… да, — отозвался Аргоси. — Признаться, это было жутковато. Но цыгане знают свое дело.
Джонатан фыркнул.
— Десять детей… — пробормотал он в раздражении. — Рехнуться можно! А я еще заплатил за это шарлатанство!
— Это я заплатил, — поправил его Аргоси. — Ваш удар, Редмонд.
— У тебя будет десять детей? — Майлс искренне удивился.
— Нет! — ужаснулся его брат.
— А полоумная дочь миссис Эрон тоже была там? — спросил Майлс.
Аргоси повернулся к нему с несколько вызывающим видом. Майлс считался авторитетом во всех вопросах, касавшихся более молодых людей, и он не решался возразить слишком резко.
— Я совсем не уверен, что она полоумная, старина. Похоже, она знает немало вещей, которые выгладят… правдоподобными.
Майлс фыркнул:
— Неужели? Она, случайно, не выкрикнула что-то вроде «утка»?
На изумившегося Аргоси стоило посмотреть.
— Откуда вы знаете? Вам кто-нибудь сказал?
Майлс изобразил веселье.
— Она всегда это кричит, когда ее мать гадает. Во всяком случае, так говорят в Пенниройял-Грин. Боюсь, бедняжка сама не понимает, что говорит. У нее не все в порядке с головой.
— Всегда кричит? — переспросил Аргоси, немного разочарованный. — Но она сказала, что утка — пустая. — Он выделил последнее слово, явно имевшее для него особый смысл.
Синтия не говорила ему о «пустой» утке, и Майлс понял, что придется импровизировать.
