— Да! — поспешно сказал Снегирев. — То есть нет! Меня из другой камеры перевели, — пояснил он. — И вообще это какое-то недоразумение!
— Мы здесь все по недоразумению! — весело загоготал детина и сделал еще глоток.
— Да нет!.. Вы не понимаете!.. Я действительно!.. — сбивчиво и торопливо залопотал Снегирев, спеша рассказать свою невероятную историю. — Я!..
* * *
— Да!.. плохо твое дело, братуха! — сочувственно покивал Снегиреву зэк, внимательно выслушав его бессвязный рассказ. — Это тебе дело шьют.
— Точно! — подтвердил другой зэк. — У меня кореша так раскрутили по 228-й.
— Что? — переспросил Снегирев. — По какой еще 228-й?
— Ну, 228-я статья. Хранение и распространение наркотиков, — пояснил первый зэк, с интересом глядя на Снегирева как на какое-то диковинное насекомое. Человек не знает таких элементарных вещей!
— Но зачем??!! Почему?! — воскликнул пораженный донельзя Снегирев. — Зачем??!!
— Мусора! — пожал плечами зэк. — Чего ты хочешь!
— Да его, козла, небось жаба задушила, как он в твой холодильник заглянул! — поддержал и второй зэк. — Как это так, зэк такое ест?! Он и сам-то, небось, этого в жизни никогда не хавал!
— («Я не зэк!» — хотел сказать Снегирев, но промолчал.) И сколько мне грозит? — замирая, поинтересовался он.
— Смотря, сколько герыча было, — зэк опять глотнул своего чифира. — Сколько у тебя изъяли?
— Ну, я не знаю... — замялся Снегирев, припоминая. — Ну,.. пакетик такой...
— Что, целый пакетик? — присвистнул второй зек и переглянулся с первым. — Да-а!.. Паршиво. Червонец как с куста!
— Какой червонец?
— Десять лет.
Снегирев закрыл глаза. Ему захотелось заплакать. Разрыдаться! Если бы не камера, не десятки глядящих на него со всех сторон внимательных и насмешливых глаз, он бы, несомненно, так и сделал.
Этого не может быть! — тупо твердил и твердил он про себя. — Не может! Не может! Не может! Это я сплю. Это бред какой-то!!
— Ладно, братан, иди отдохни, — как сквозь вату донесся до него чей-то голос. Он даже не понял, чей именно. Словно в каком-то тумане он встал из-за стола и, с трудом передвигая ногами, механически прошествовал к указанной ему свободной шконке.
Десять лет! — стучало в висках. — Десять лет!!!
* * *
На следующий день Снегирева вызвал опер. «Кум», по-местному.
— Это Ваше?
— Нет.
— А чье?
— Не знаю.
— Объяснительную написали?
— Да, — Снегирев протянул заранее написанную им накануне в камере объяснительную. Под диктовку многоопытных сокамерников. «Ничего не знаю и не ведаю!»
— Так,.. так... — опер быстро пробежал ее глазами. — Понятно... А что Вы скажете на это? — он придвинул Снегиреву несколько написанных от руки листов.
— Что это? — Снегирев, недоумевая, стал читать.
— Объяснительные Ваших сокамерников, — любезно пояснил опер. — Они пишут, что видели, как Вы прятали в свою мыльницу шприц и героин.
— Этих дедов?! — не поверил Снегирев.
— Ну да, дедов! — жизнерадостно осклабился кум. — Вернее, подследственных Трепинченкова, Аюнова и Караваева, — секундой позже уточнил он. — Ну так?..
— Что «ну так»?.. Что «ну так»?! — Снегирев почувствовал, что у него начинается истерика. — Вы же прекрасно знаете, что все это провокация!! Что мне это подбросили!
— Это все, что Вы хотите сказать? — спокойно поинтересовался опер, играя карандашом.
— Нет!!! — срываясь, закричал Снегирев. — Я хочу адвоката! Я хочу немедленно видеть представителя этой ебаной фирмы!! По вине которой я здесь оказался!!! Где эти мудаки?! Где они??!!
— Это мне неизвестно, — пожал плечами опер.
— А кому известно??!! Кому???!!!
— Тише! — в голосе сидящего напротив человека появился металл. — Успокойтесь и перестаньте орать! — Снегирев сник. — Вот так-то лучше! А теперь спокойно скажите, что Вам надо.
— Мне нужен адвокат, — подавленно пробормотал Снегирев.
— Об этом Вы поговорите со следователем.
— С каким еще следователем? — вздрогнул Снегирев.
— Ну, как «с каким»? — опер закурил и откинулся в кресле. — Сейчас решается вопрос о возбуждении в отношении Вас уголовного дела. Если он будет решен положительно, к Вам приедет следователь. Вот с ним-то Вы и поговорите тогда насчет адвоката.
— Насколько я знаю, по закону я имею право на адвоката с момента задержания? — Снегирев судорожно пытался припомнить все, что вчера целый день терпеливо втолковывали ему сокамерники.
— А кто Вам сказал, что Вы задержаны? — на лице собеседника отобразилось крайнее удивление.
— А чего ж я здесь тогда сижу? — опешил совершенно пораженный Снегирев.
— По договору с Вашей фирмой, — громко захохотал кум. — Срок договора заканчивается только через семь дней!
* * *
Эти семь дней слились для Снегирева в один. Он их вообще не помнил. Чем он занимался, что делал?.. Они тянулись бесконечно и в то же время летели очень быстро. То есть каждый отдельный день пролетал почти незаметно: встал-позавтракал-телевизор-попил чай-пообедал-телевизор-попил чай-поужинал- телевизор-отбой; но вот все в целом продолжалось словно целую вечность. Уже на следующий день Снегиреву стало казаться, что он сидел здесь всегда. Вставал, пил чай и пр. и пр. А воля, свобода, нормальная жизнь — все это было когда-то давным-давно, сто лет назад. Или даже двести. Нет, тысячу!.. Миллион!!
За эти семь дней он уже все понял для себя, уяснил и фактически смирился со своей участью и со своим положением. Сокамерники все ему очень внятно и доходчиво разъяснили.
Сейчас за эти семь дней на него материалы подготовят, а через семь дней обвинение предъявят. Вот и все. Легко и просто. Проще пареной репы. И — вперед и с песнями!
Теперь он думал не о том, чтобы выйти — об этом уже и речи быть не могло! — а только о том, как бы поменьше срок получить. Не десятку, а лет семь-восемь хотя бы. Все лучше! Он же первый раз, в конце-то концов. Должны же учесть! А там по УДО, по полсроку — глядишь, и через три-четыре года дома! Да еще в тюрьме до суда полгода наверняка просидишь, как минимум. Так что в лагере и сидеть-то почти ничего не останется. Какие-то там два-три года! Хуйня! Было бы о чем говорить!
Он здесь такого за эти дни наслушался и насмотрелся, что эти два года ему вообще теперь представлялись какой-то забавой, детской шалостью. Подарком судьбы. Даже и говорить-то об этом как-то неудобно. Стыдно! Все сразу с завистью на тебя начинают смотреть. Тут люди по 20 лет огребают ни за хуй сплошь и рядом! Без всяких надежд на УДО. А тут — какие-то два года. Тьфу!!
Наконец семь дней истекли.
— Снегирев! С вещами!
— Опять перекидывают! — Паша, тот самый огромный зэк, который в первый день в камере угощал его чифиром, сочувственно подмигнул Снегиреву: «Держись, Иваныч!»
Снегирев собрался быстро. Уходить было даже как-то грустно. Он за эти семь дней перезнакомился со
