головой было что-то вроде нимба святых – светлый и горделивый нимб шестидесятилетия. Трое величественных стариков, вошедшие с ним вместе, еще заметнее, чем он, излучали сединами этот серебристый и белый свет. Все были несколько возбуждены. Пришли позвонить. Или просто посидеть в креслах.
– Вера Сергеевна, дайте нам ключи, голубушка, – попросил Старохатов.
Вера дала ключи от кабинета, он взял.
И сверкнул глазами, приглашая:
– Входите, разбойники!
Величественные старцы двинулись за ним. А я вновь подумал, что все эти «разбойники», «марпупки», «старые редиски» и «поросята» – это у Старохатова в крови, это натура. Он размашист. Он быстр на прозвища. В ту секунду, когда рождается прозвище, он не щадит. И себя не щадит тоже, он широк. Вот только жаль, что он обобрал Колю, не надо бы ему этого делать.
Они громко разговаривали там, в кабинете. А я уже уходил. Я спускался по лестнице.
Вера вышла следом, чтоб проститься. Махнула сверху рукой:
– Пока, Игорь.
– Пока.
Оба подумали, что теперь (как уже было однажды) опять разбежимся друг от друга на много лет. И что едва ли нас еще раз сведет случай.
Я спускался по лестнице и уже наперед слышал, как я прихожу домой и объявляю моей Анне: «Все кончено. Быки упирались, но их растащили по загонам». – «Что кончено? – спрашивает Аня. – Какие быки?» – и я объясняю ей, что Старохатов не так плох, как казался, и что Вера смирилась, уходит в школу: отныне она не будет идти рука об руку со стареющим Старохатовым по трудной дороге кино.
* * *
Но разговор с Аней был впереди, а пока еще я спускался по лестнице. И мне предстояла встреча.
Я спустился вниз, в буфет, чтобы посидеть минуту в одиночестве и глотнуть кофе – поставить точку перед тем, как ринуться в шум и толчею метро. Была и та мысль, что, возможно, я вообще в этот старый дом никогда больше не попаду. В холле (я пересек его пустоту) не было ни души. Величественные старцы разбрелись кто куда, – бо€льшая их часть засела в зале, чтобы повторно смотреть фильм о своей молодости. Почти нетронутый стоял их стол. И возвышались три громадных оранжевых холма – апельсины.
Я спустился в буфет и взял, что хотел, – чашечку кофе. А этот человек со своей чашечкой уже сидел. Поодаль за столиком.
И вот – такая отчетливая врезка в памяти – этот человек встает и, держа свою чашечку на весу и заранее улыбаясь (дескать, не будет ли навязчиво?), не спеша переходит за мой столик.
– Можно?
– Конечно.
Он еще раз улыбнулся. И спросил:
– Скажите, вы специально пришли сюда сегодня?.. Или случайно?
– Случайно.
– На самом деле случайно?
– На самом деле.
– А-а-а, – протянул он, в голосе послышалось разочарование.
Возникла пауза. Или, лучше сказать, пауза несоответствия. Его улыбка и его разговорчивость исчезли – было ясно, что он не нашел за моим столиком, что искал. И потому смолк. А я тоже молчал и даже не знал, что бы ему такое сказать, чтобы впопад. Некоторое время мы оба только о том и думали, что лучше б ему ко мне не пересаживаться.
– Н-да, – высказался наконец он.
Я даже не попытался поддержать эту глубокую мысль – глотал понемногу кофе, вот и все.
Потом он все же спросил:
– Вы Старохатова Павла Леонидовича знаете?
– Знаю.
– Каким образом?
– Я его бывший слушатель.
– Учились в Мастерской?
– Да.
И тут он улыбнулся. Он просиял. Он покрылся краской. Он нашел, что искал.
– А почему же вы говорите, что пришли сюда случайно?
– Я пришел случайно.
Он хитро улыбнулся и плюс подмигнул:
– Бросьте! Вы пришли специально – вы пришли на его юбилей!
