легонечко кольнул. Это был единственный пока что укол за весь вечер. Но он был.
Старохатов сказал:
– В этом месте ты понервничал, Игорь… Послушай-ка свой собственный голос – ведь нездоровый. Болезненный.
Я ответил ему, что да – нервничал.
– Туго работалось? – спросил он.
– Туго.
– Вот ведь как. А я было думал, что вся твоя работа
Я проглотил. Только заметил ему тихо:
– Стукачи тоже нервничают.
– Да, нервничают. Это верно. Но тебе-то зачем такие непроизводительные муки? Зачем, прости меня, тратить нервы? – Он улыбнулся. – Пришел бы ко мне домой и спросил: так, мол, и так, Павел Леонидович, вы для меня загадка.
Он вновь улыбнулся:
– Я бы тут же сказал тебе правду. И про соавторство сказал, все бы сказал.
И вновь улыбка:
– Я бы не стал делать тайны, Игорь.
Мы помолчали.
И действительно, подумал я, он бы сказал. Он бы не стал делать тайны. Так просто… И тут же мелькнуло, как мелькает прозрение: не сказал бы он, черта бы лысого он сказал. Это он сейчас добрый. Все мы сейчас добрые.
Длительное прослушивание невольно завораживает – притупляет и убаюкивает. Как бы ни волновал тебя текст, к третьему часу становишься сонливым и квелым. Такие мы и сидели – уже сморенные. А магнитофон выдавал и выжимал из себя свою начинку все так же мерно, слово за словом, диалог за диалогом – без устали.
* * *
И полную минуту или даже две, – во всяком случае, так долго, что я отвел глаза в сторону, – он кивал и кивал. Соглашался. Именно здесь (по времени) Павел Леонидович захотел закурить и стрельнул из моей пачки.
– Весна-то какая великолепная, – сказал он, закуривая.
– Да.
– Жильцам нашего дома был сегодня приказ: сажать деревья. А я у тебя засиделся.
– Мне тоже сажать. И тоже вроде бы сегодня.
– И тоже по велению жэка?
– По велению молодой жены.
– Аня любит сажать деревья?
– Нет. Но Аня любит, когда я сажаю деревья.
– А-а-а, – он засмеялся, – это бывает.
А магнитофон нашептывал и нашептывал свое. Доказывал. Хрипел. Убеждал. Мы уже не слушали.
Все было ясно.
Крутилась последняя пленка. Или предпоследняя, – так или иначе, шла уже кружевная работа. Остатки.
* * *
Старохатов выключил магнитофон, его последние хриплые звуки.
– Все? – спросил он просто.
Помолчали. И без раздражения, спокойно, он еще спросил:
– Почему тебя интересовала эта… эта мелочовка, Игорь? – Вопрос был поставлен общо, неожиданно общо, и я замялся.
– Ну как же, – все же промямлил я. – Нет логики… Непонятно…
Он засмеялся:
– Непонятно?.. Что?.. В человеке, – он заговорил строже. – В каждом человеке, Игорь, столько тайн, противоречий… столько глубин психики. А тебя интересовало: брал деньги? Не брал деньги?.. Что они тебе?
– Когда-то брали, а когда-то нет. Почему?
– Понятия не имею, Игорь. – И усмехнулся. – Не знаю, почему.
– Это не ответ.
– Это ответ. Потому что пустяшно все это… Да знаешь ли ты, сколько во мне… в тебе… да в любом человеке… таких пустяшных вопросов, нелогичных загадок! Сотни!.. Почему?.. А потому что это пустяшки, мусор, а не загадки!
