месте я бы грохнул тебя при первом же удобном случае.
– Вот и я склонен разделять это мнение.
– А чего приуныл-то, Константин? – рассмеялся Шевелев. – Давай свои координаты, приедем, заберем в РУБОП, сюда чужие не войдут, не беспокойся, и быстренько поможем восстановить твою память!
– Отличное предложение, – испугался Максимов, – но лучше уж я сам к вам. Не хочу засвечивать этот адрес, Юрка, и тебя прошу – если видишь на АОНе номер телефона, постарайся не пристегивать его к делу. Хозяин квартиры не в теме.
– Хорошо, мы умеем быть великодушными, – щедро согласился Шевелев. – При случае познакомишь с этим, блин… хозяином. А ты уверен, что езда в теплой машине уступает пешей пробежке по морозному ночному городку?
– Я совсем рядом, – соврал Максимов, – незачем жечь бензин. Неужели ты думаешь, что я не умею ориентироваться в родном городе?
– Не нравишься ты мне, Максимов, – помолчав, рассудительно заметил Шевелев, – темнишь, по- моему… Ну да черт с тобой! Через полчаса попробуй оказаться напротив детского магазина «Буратино», что за площадью Ленина. Там как раз теплотрассу с лета роют – двое уже свалились по пьяни, смотри, не окажись третьим. Лично за тобой приеду.
Уйти с центральных улиц и пройти заснеженными дворами – дело несложное. Этот предмет Максимов изучал. Он брел, обмотанный шарфом (сильное подозрение, что женским), в вязаной шапочке, закутанный в безразмерный пуховик (Надежда извлекла из-под многослойного тряпья в бельевом шкафу), в собственных прохудившихся ботинках, поскольку даже примерного аналога у женщины не нашлось. Стреляя глазами по сторонам, пробегал освещенные фонарями участки, пространства между домами, за которыми проглядывала улица с непонятно для кого электрифицированными рекламными щитами, жался к детским площадкам, заметенным гаражам и бойлерным, маршевой рысью преодолевал переулки. На губах остался привкус последнего поцелуя, не смываемый снегом, не сдуваемый ветром. Когда она успела к нему прикипеть? Умоляла не уходить – как будто этот ледяной садомазохизм ему в удовольствие! Вцепилась в шею, почти плакала, не пуская к двери, словно он собрался в какой-то параллельный мир, откуда нет возврата. Бормотала, что чувствует неприятности, буквально видит, как они идут в атаку, и стоит только Максимову выйти за порог… Дурочка наивная – можно подумать, хлипкая дверь ее квартиры спасет от неприятностей. Вместе там и окажутся. Где-где… В Караганде!
Мысли вихрями носились в голове. Банда многочисленная и располагает широкими возможностями. Убрать за считаные часы тела – это сколько же людей надо подключить? Не считая тех, которые параллельно носились за Максимовым! В вагонетку сгрузили, подвезли к выходу? А к входу в подвал подогнали грузовик, куда и свалили все добро? Да тут не только директор гаража – весь гараж в теме! Разве шило утаишь? Хотя, при соответствующей организации «труда», почему не утаить? Интересно, думал Максимов, тем ментам, которые не бандиты, пришло в голову организовать поиски грузовика, выезжавшего из гаража в определенный интервал времени? Не один грузовик покинул гараж – это понятно, но можно ведь как-то отследить?
Город в веретене поземки поразительно однообразен – многоэтажные коробки с черными окнами, фундаменты, заметенные снегом, типовые дворики, нахохленные кусты, одетые в снежные шапки, заметаемые дорожки. Очень редко в стороне проносятся машины. Ни одной живой души, кроме бродячего сыщика…
Он шагнул в этот неприметный переулок безо всякой опаски. Зазевался, провожая глазами лупоглазые фары, и как-то по-дурацки вылетел на открытый участок. И тут же понял, что имела в виду Надежда под словом «неприятности»! Сердце тревожно сжалось. Фонарь освещал носимые ветром снежинки, старый купеческий дом из красного кирпича и примыкающую «зону ответственности». Посреди переулка застыл старый «уазик». Слово «Полиция» на борту – не самое, скажем, благозвучное слово. Трое бойцов, охраняющие ночной покой граждан, надувшись пива, полосовали струйками сугроб, весело швырялись матерками и стояли как раз лицом к Максимову. Нарочно не придумаешь, надо же, спугнул удачу. А главное, абсолютно не было сил куда-то бежать. Догонят.
Максимов машинально попятился под защиту забора и провалился в снег, набрав полный ботинок.
– А это что за грач прилетел? – крикнул молодой здоровый мент.
– Какой потешный мужчина, – вторил ему второй. – А ну, иди сюда!
– Не понимаешь, тупой, да? – присоединился третий. Упрятал «хозяйство» в штаны, оправил бушлат и взялся за кобуру. – Уши прочистить, козел?
Альтернатива как-то не вырисовывалась. Максимов вздохнул: ладно, хочешь жить – умей выкручиваться. А ведь до встречи с Шевелевым оставался какой-то квартал! Вытянув ботинок из сугроба, он на всякий случай вынул руки из карманов и осторожно приблизился.
– Кто такой? – прорычал тощий, длиннорукий и почему-то с тройным подбородком.
– Просто шел… – скромно потупился Максимов. – Мужики, а чего я вам сделал? Просто шел…
– А ну, поближе подойди! – скомандовал сержант с физиономией отчисленного за пьянку студента, схватил Максимова за шиворот и подтащил к фонарю.
Удар под дых отлично бы встряхнул хама, но за спиной присутствовал второй, а сбоку имелся третий, с физиономией перекормленного Ван Дамма, который продолжал держать руку на кобуре. Безобразная ситуация.
– Вроде не бомж, – задумчиво обозрел «добычу» тощий.
– Одет как-то странно, – подметил «студент», – не по-мужски. Кого раздел, гражданин? Бабу в подворотне? Или «голубой» по жизни?
– Транссексуал, – поддакнул тощий.
– Не, «голубые» так не наряжаются, – буркнул тот, что бдительный, подходя поближе. – У них наряды знаете какие? Задницы-то нынче не по рупь штука… – На задумчивом лице полицейского обозначилось нечто гамлетовское: бить или не бить – вот в чем вопрос…
– А что нам скажет сам гражданин задержанный? – ехидно поинтересовался «студент».
«Задержанный» охотно бы сказал и подкрепил слово делом. Унизительная процедура – лебезить перед быдлом в погонах, вообразившим себя ни много ни мало властью.
– Послушайте, мужики, – миролюбиво начал Максимов, – ну чего вы докопались, как до рецидивиста, право слово? Я же никого не убил, не ограбил, спокойно иду, никого не трогаю.
– В три часа ночи, – заметил в пространство «задумчивый».
– Да случилось так. У бабы муж работает в ночную смену – дежурным мастером на ТЭЦ… Конфет я ей принес, шампанского, как положено… А тут вернулся, гад, сердчишко прихватило – коллеги на «дежурке» привезли. Его – в гостиную, на кушетку, а мне Натаха сунула, что из шкафа вытряхнула, – и в окно спровадила. Там козырек над витриной, я и спрыгнул… Чего вы, в самом деле, мужики…
Тощий мент доверчиво гоготнул, «студент» скептически скривился, а вот третий был не лыком шит – прирожденный… сыщик.
– И к бабе ты небритым явился, – хмыкнул он, расстегивая кобуру. – Бутылку и конфеты не забыл, а станком по физии повозить – экая забывчивость. Кому ты мозги паришь, козлик? Посмотри на свою харю!
– Кого-то мне этот «грач» напоминает, – глубокомысленно изрек «студент». – Никого у нас там по ориентировкам не было похожего?
– Будет, – гоготнул «дистрофик».
– Мужики, да кончайте вы! – теряя надежду, взмолился Максимов. – Отпустите, вам же легче будет…
Касательный по зубам был скорее унизительным, чем болезненным.
– А ну, лапы на капот! – зарычал «наблюдательный» (попутно бдительный и неглупый).
Прилетела очередная затрещина. «Тощий» влепил в бок, знал, сволочь, куда бить – дыхание перехватило, горло завязалось узлом. Крепкая лапа схватила Максимова за шиворот, развернула, бросила лицом на капот. Он успел выставить ладони.
– Ноги шире, падла! – молодецки пнули по лодыжке, и ноги непроизвольно разъехались. – Обшарь его, Сметана! – распорядился тот, что при оружии. – А ты, урод, не дай бог, пошевелишься!
Загребущие лапы обхлопали боковые карманы. Максимов похолодел – и проговорил срывающимся
