– Тогда добро пожаловать в «обезьянник», – сделал приглашающий жест лейтенант. – Посидите, подумайте, а вскоре прибудут ребята, которые вас доставили…
Клетка на сорок персон с громким лаем захлопнулась.
– Сладких снов, – буркнул дежурный. – Раскрепощайтесь.
– Лейтенант, – взмолился Максимов, – позвоните Шевелеву, не рубите сук, на котором сидите! Я похож на человека, который гонит лажу?
– Слушай, ты уже достал! – разозлился дежурный. – Захлопни рот и спи. Если дадут.
За спиной кто-то сдержанно хрюкнул. Лейтенант удалился в темноту. Сержант с автоматом помедлил и тоже убрался. Осталась тусклая лампочка вне пределов «обезьянника». Стена, окрашенная серой краской, незатейливо-угловатый рисунок решетки. Максимов опасливо покосился за плечо. На скамье, впритык к стене, кто-то лежал. Следующую окутывал полумрак, но, кажется, она пустая. Туда сыщик и побрел, напряженно вглядываясь под ноги – если вытянется чья-то конечность, надо постараться не упасть…
Ночь проходила на редкость содержательно. В конце концов Максимов успокоился и позволил себе отречься от мирских забот. Будь что будет, он сделал все, что мог. Слава богу, часы не отняли. Он лежал и наблюдал за течением времени – фосфорные стрелки никуда не торопились. Болели суставы, ныли отбитые внутренности. Сна ни в одном глазу, что было как-то странно. Он свернулся на скамье и закрыл глаза.
А так хотелось отдохнуть! Он заговаривал боль в целом успешно, когда в дальнем углу что-то завозилось и не спеша подгребло.
– Слышь, фраерок, ты, наверное, самый бурый в этом «обезьяннике»? – голосом несмазанных дверных петель вопросило нечто.
«Главная нечисть в камере предварительного задержания, – уныло догадался сыщик. – Господи, когда они успевают договориться, ведь меняются же постоянно?»
По счастливому стечению обстоятельств дело происходило в четыре часа ночи, когда сон сбивает всех, даже диких зверей в клетках. Камера храпела и похрюкивала. А самому «характерному» обитателю побитые менты успели что-то нашептать.
– Чего молчишь, фраер, с тобой разговаривают, – зашипели над ухом.
Максимов натянул куртку на уши. Не дают расслабиться, черти.
– Я не понял, это че за дела, в натуре? – надрывался приблатненный. – Ты чего тут разлегся, чмо катаное? А ну, слезай на пол, пока на перо не насадили!
Бояться всерьез ножа, по-видимому, не стоило. Полиция – организация, конечно, та еще, но вооруженных людей в «обезьянник» пока не пускает, даже по «спецзаказу». Объясняться же потом придется. Нужны дежурному неприятности?
Но привязался этот «банный лист», похоже, прочно. Зудел, сыпал блатными «аккордами». Приметил светящиеся стрелки на запястье арестанта и, на свою беду, собрался поживиться. В темном углу его, похоже, кто-то страховал. Или обещал подстраховать. Подниматься страсть как не хотелось. Максимов подтянул колено к животу, определил с долей погрешности угол атаки и, не жалея ни о чем, распрямил ногу.
Домогателя унесло, как камень из пращи. Не кончился еще порох в пороховницах, с удовольствием заключил Максимов, слушая, как дрожит решетка, вопит от боли урка, возжелавший (и возымевший) проблем на свою задницу. Обычные последствия шоковой терапии: больно, страшно – и весь азарт куда-то уходит. Стеная от боли и унижения, «хозяин» камеры уполз на место – зализывать раны и вынашивать планы мести. Сокамерники задумчиво помалкивали. Подошел сержант, вооруженный автоматическим оружием, посветил фонариком, сплюнул через решетку, матюкнулся (спать, мол, не дают, блатари чертовы) и убрался восвояси. Маргинальное поведение отдельных особей по ночам не рассматривается.
– Слышь, мужик, – сдавленно прошептал лежащий на соседней лавке, – а тебя за что сюда посадили?
– За убийство трех уголовников, – тихо и ворчливо отозвался Максимов, но тут же понял: камера услышала.
– А чего они тебе сделали? – удивился сосед.
– Разговаривали громко. Спать мешали.
Воцарилась интересная тишина. Он приоткрыл один глаз и повернул голову. Кто-то мелодично похрапывал. Тени не сновали. По решеткам «обезьянника» никто не прыгал. Трудно в непривычной обстановке попасть в образ. За последующие пять минут буря народного гнева, бурлящая в умах и душах, улеглась, появилась возможность по-человечески отдохнуть. Он воздвиг вокруг себя энергетический барьер, вытянул ноги и расслабился. Но уже в следующее мгновение гадко заскрежетали несмазанные засовы, и резкий свет озарил притихшую камеру.
– Который тут Максимов? – проворчал сержант. – Выходи строиться, машина за тобой из ГУВД прибыла.
– Слава богу, разродились, отцы родные… – забормотал Максимов, сползая с лавки. Но при чем тут ГУВД? Остаток ночи он бы с большим удовольствием скоротал в УБОПе.
– Распишись. – Дежурный протянул бумагу. Максимов вывел автограф – левой рукой и единственным знакомым ему китайским иероглифом.
– Забирай! – буркнул дежурный невзрачному лейтенанту со строгим лицом.
– Проходите, пожалуйста, – вежливо показал лейтенант на «выпускной шлюз» с откатной решеткой. «Господи, – помолился про себя Максимов (так положено, чтобы не вернуться), – упаси меня, грешного, от порядка здешнего, от тюремных ключников и стальных наручников! А чего это лейтенантик такой вежливый? – вдруг подумал беспокойно. В наше время вежливый человек – это тот, который мечтает вам что-то продать. А что способен продать лейтенант полиции»?
– Вы из службы протокола? – полюбопытствовал он на всякий случай.
Лейтенант сподобился на снисходительную улыбку. Дежурный громогласно зевнул – дескать, шли бы вы, ребята, пока мы тут не передумали…
Во дворе отделения скучал невзрачный «уазик» со скромной надписью: «Дежурная часть».
– Присаживайтесь, пожалуйста, – предложил сопровождающий.
– Вы так любезны… – пробормотал Максимов. – Мы поедем в УБОП?
– Мы поедем в УБОП, – приветливо подтвердил лейтенант.
Левая коленка уперлась в сидящего полицейского – отливали лычки младшего сержанта. Правую коленку подпер лейтенант, взгромоздившийся следом за Максимовым. Хлопнула дверца. Место рядом с водителем пустовало.
– Е-мое… – зевнул во все горло водитель, запуская двигатель. – Пятый час утра… Без малого сутки на ногах, блин! Когда же это кончится?
– Фенциклинчику бы сейчас! – хохотнул тот, что сидел слева. Название препарата было знакомое. Память не отказала: фенциклин хорошо поднимает активность – физическую, психологическую, отключает болевые ощущения и позволяет работать сутками. Незаменимое средство для множества профессий – от спасателя до террориста. С каких это пор полиция стала пользоваться химическими препаратами? Или просто прикалывается?
«Уазик» выбрался из переулка на центральный проспект, дал вираж и помчался мимо мигающих фонарей. «А почему на север? – с возрастающим беспокойством подумал Максимов. – Нам надо на юг, в сторону автовокзала и Октябрьского моста…»
– Вы уверены, что мы едем в УБОП? – хрипло вымолвил он, вжимаясь в сиденье. Незачем вертеть головой – все и так предельно понятно.
– А здесь короче, – добродушно объяснил водила. Сидящий слева младший сержант прыснул, но, опомнившись, проглотил смешинку. Лейтенант напрягся – он почувствовал плечом, как утяжелилось под бушлатом, налилось свинцом, угрозой… Толчок – слава богу, это всего лишь «УАЗ» перепрыгнул через препятствие.
Руки сжаты, свободы действий никакой. Вытащить их можно, но пока он будет вытаскивать, произойдет много интересных, запоминающихся событий.
Мелькнул дворец бракосочетаний, помпезное здание бывшего Совнархоза с древнегреческими колоннами. Прямая стрела проспекта, метель, вереницы фонарей – и площадь имени бывшего всесоюзного старосты. А за ней куда? В шесть концов ведет дорога… Свечки Кропоткинского жилмассива, раскопанные
