голосом:
– Мужики, тысяча рублей во внутреннем кармане, возьмите… Там еще мелочь, рублей триста… Честное слово, больше нет. Давайте миром разойдемся…
– Торговля «живым товаром», – гоготнул «студент», страхующий шмональщика. – Где, говоришь, во внутреннем кармане? А ну-ка, глянь, Сметана, не врет ли. Ишь, козлина, взятку честным ментам предлагает…
«Тощий» для начала прохлопал все, что выше таза, отправился ниже и быстро наткнулся на пистолет в брючном кармане. Хлопнул пару раз, недоверчиво провел по выступающим частям. Максимов продолжал холодеть – каким же идиотом надо уродиться, чтобы не избавиться от оружия…
– А ну-ка, Вован, держи этого гада на прицеле, – изменившимся голосом произнес «тощий», – я что-то нашел.
– Ни хрена себе, сходил по бабам… – восхищенно протянул мент, двумя пальчиками вытягивая увесистую «дрель». – Мужики, сдается мне, работка стоящая подкатила.
– У кого-то начинаются проблемы, – пробормотал «задумчивый», взводя курок. – По самое не горюй проблемы… Ну что, мужик, вставай лицом, давай трепаться.
– Живо, сука! – взвизгнул «студент», хватая сыщика за шиворот.
Звонкая оплеуха, поворот на сто восемьдесят через правое плечо и три фигуры, освещенные ядовитым мерцанием фонаря, сомкнули полукруг. Сейчас оттянутся (и кто их осудит? Боевое оружие в три часа ночи без лицензии – отличный повод поразмяться). А Максимов нынче не боец, устал он что-то.
– Перестаньте, мужики, это же газовый пугач… – Он еще надеялся на чудо, но чуда не произошло.
– А ну-кась, дай сюда, Сметана, – протянул руку Вован, как видно, эксперт по боевой части.
«Тощий» боязливо передал находку, и мент с ухмылкой выбил обойму, оттянул затвор, придерживая собственный пистолет мизинцем и ладошкой, глянул в ствол на свет фонаря, пристально изучил обойму, поиграл с пружиной, понюхал ствол.
– Ну что, чувак, я тебе скажу… Попал ты конкретно – на хороший, добротный срок. Пистолет боевой, не так давно из него стреляли, в обойме последний патрон. Себе оставил? Признавайся, сука, кого замочил?!
Собственный пистолет при этом он сместил в сторону, поэтому перекошенное от злобы лицо большого впечатления не произвело. Он ударил на выдохе по руке с «макаровым». Окончательно мозги запутались – любой мент, воспитанный и образованный на задворках современного общества, представлялся ему пособником бандитов. Вован вдруг издал загадочный звук – нечто среднее между хрюканьем и карканьем простуженной вороны, пистолет зарылся в снег, за ним – разобранный, а сержант схватился за запястье и отступил, канюча. Двое остальных от неожиданности растерялись. Фора есть. Бить? Бежать? Дилемма просто жгучая. Смотаться можно – если мухой за угол, но на «дрели» отпечатки пальцев, а менты сегодня злые, их даже сам Шевелев укоротить не сможет. Не забыть бы, куда ввинтилась «дрель». Максимов взмахнул руками – ну просто бабочка с похмелья, толку от такой агрессии! Двойной удар, и локоть в скулу срезал «студента» как фанерного. Он рухнул в снег, завозился. Второй мент перехватил руку сыщика, но в этом не было ничего фатального – пока, по крайней мере, не было. Находчивость спасла. Он сам не ожидал от себя такой прыти: схватил свисающую полу ментовского расстегнутого бушлата, резкий взмах – натянул одежонку на голову, одновременно парализовав конечность.
– Ты что, падла! – заголосил тот, очутившись в темноте.
Максимов оттолкнул его и несильно припечатал пяткой в живот. Орущее тело кубарем покатилось в сугроб, а сыщик рухнул на колени, делая попытку прокатиться. Оскорбленный до глубины естества, Вован врезал еще наотмашь здоровой рукой – словно мина взорвалась. Руку в сугроб, за «дрелью». Вот он, любимый «слесарный» инструмент, зарылся рукояткой вниз (сойдет за молоток). Когда Вован, растопырив объятия, бросился на него со всей страстью, Максимов остановил его захватом за воротник, сжал ствол и жестко врезал рукояткой в лоб. Взвизгнув, сержант с рассеченным челом повалился на спину.
Пистолет в руке – пусть попробуют остановить! Внутренне ликуя, он бросился за машину – вроде все лежали, один «студент» неуверенно пытался приподняться – и, как последний лох, споткнулся о бордюр, заметенный снегом. Силы схлынули, он рухнул, ударившись грудью, еще не смирившись с поражением, снова привстал на колени… Тут и свалился ему на спину пронзительно верещащий «студент» и неумело схватил сыщика за горло.
– Держи его, Эдька! – взвизгнул Вован далеко в тылу. Хотя далеко ли?..
Стойка на коленях допускала маневры. Максимов ударил локтем, с оттяжкой, размахнулся, ударил еще. Сержант хрипел, но держался стойко. Дышать становилось все труднее. Он ударил еще раз, из последних сил, на отчаянии. Руки разжались, патрульный со стоном отвалился куда-то вбок. Но подняться Максимов уже не смог. Двое налетели практически одновременно, стали бить ногами – по корпусу, по бедрам. Поздно было сопротивляться, подача потеряна… Он закрылся руками и скорчился. Только не в голову, молил про себя, только не в голову…
Его дубасили с нарастающей злобой, мстя за унижение. Могли и насмерть забить, и не смутились бы, не отвлеки их от увлекательного занятия рация в автомобиле. Пока Вован ходил разбираться, двое взгромоздили Максимова на капот и самозабвенно охаживали по ребрам. Пуховик был толстый, но в принципе пробивной – перед глазами уже носились круги. Наконец милиционеры уморились, сели, загнанно дыша, в снег.
– Щас, Сметана… – просипел «студент», – оклемаемся чуток и замочим гниду…
– Я ему устрою карнавальную ночь… – рылся в сигаретной пачке «тощий». – Он у меня до лета в гипсе проваляется, сволочь гребаная!
– В машину его! – рявкнул, завершив беседу, Вован. – Буча во вьетнамском общежитии на Каховской! Сдадим козла в обезьянник, сбегаем на вызов, а потом вернемся…
– И будем развлекаться до самого утра, – поддержал «тощий».
Максимов почувствовал, как его отрывают от капота, отверзается зарешеченное чрево машины, «хоровой» пинок, и он уже в объятиях замкнутого пространства, на обледенелом полу, где час назад кого-то вырвало…
– Позвоните майору Шевелеву в городской УБОП… – твердил он, как попка. – Позвоните майору Шевелеву в городской…
Понятно, ни в какой УБОП упыри не позвонили. Хохотали в лицо и награждали тумаками. «Обезьянник», в который его доставили, был заполнен лишь на треть, и то слава богу. Троица укатила во вьетнамскую общагу, где еженощно кого-то резали. Дежурному настоятельно порекомендовали воздержаться от беседы с арестантом. Максимова облегчили от содержимого карманов, с ухмылкой изучили слипшуюся лицензию и проявили себя на удивление мягко. Протокол не составляли (не убежит), белый лист формата А4 оставался девственно чист. Скулы старшего лейтенанта – дежурного по управлению – свел мощный зевок.
– Вы неважно себя чувствуете? – спросил он у Максимова.
– Не очень, вы правы, – пробормотал сыщик. Отбитые бока горели, словно костер, в который постоянно подбрасывают дрова.
– По словам работников полиции, вы споткнулись, пытаясь скрыться с места преступления, упали на поребрик и неважно себя почувствовали? – В глазах дежурного мерцал лукавый огонек.
– Верное наблюдение, – согласился Максимов. – Естественные повреждения. Лейтенант, я вас очень прошу, позвоните майору Шевелеву в городской УБОП – он вам все объяснит…
– Не отвлекайтесь, пожалуйста, – широко зевнув, продолжал дежурный. – Извините. А до этого вы в жестокой и циничной форме надругались над работниками полиции. Сначала надругательство носило устный характер…
– А затем письменный, – кивнул Максимов. – Послушайте, лейтенант, если в городском УБОПе узнают…
– Не надо отвлекаться, любезный, – нахмурился лейтенант. – Вы избили наших сотрудников, воспользовавшись превосходством в силе, пытались бежать с места преступления, завладев изъятым у вас же пистолетом марки «дрель»…
– А после этого споткнулся о поребрик и нанес себе телесные повреждения, – вздохнул Максимов. – Лейтенант, мы же оба неглупые люди…
