наблюдая, как в последний раз вокруг Лена и Маркуса прыгают разгоряченные девочки. Я сказала Пепе, что нам надо идти, потому что вот-вот начнется выпускной бал, а от дома Сары до школы двадцать минут езды.
— Опаздывать модно, — заявил он, хитро прищурившись. — Какой смысл идти, если все еще здесь?
Мне стало ясно, почему он хотел, чтобы я осталась, когда Маркус подошел к микрофону. Он состриг свой хохолок и без него казался еще более беззащитным, как ребенок. Или дело просто в отсутствии его обычной деланой ухмылки, сменившейся самой очаровательной улыбкой, которую я раньше никогда не видела.
— Наша первая и последняя вещь на этом концерте будет баллада собственного сочинения, — сказал он. — Это единственная песня, которую исполняю я. Так что надеюсь, вы послушаете и оцените по достоинству.
Он взглянул прямо на меня, затем резким движением скинул пиджак, оставшись в ярко-красной футболке с надписью: ТЫ. ДА. ТЫ. Затем взял аккорд и начал петь эту песню мне. Да. Мне.
Как бы вы отреагировали на подобное? Как? Как бы вы отнеслись к тому, что прозвучало нечто совершенно противоположное вашим убеждениям? Позвольте уточнить: как мне реагировать, узнав, что Маркус все еще неравнодушен ко мне после случившегося? А может быть, это всего лишь часть Игры? Как мне реагировать, не зная Маркуса?
Ослепленная, я направилась к нему.
— Я хотел, чтобы ты была счастлива, — сказал он.
— Счастлива, — повторила я.
— Я думал, что если ты не будешь со мной, то ты должна быть с парнем, который заслуживает тебя, — с моим лучшим другом, — сказал он.
— С другом, — эхом отозвалась я.
— Вот почему я помогал ему, подсказывал ему, какие подарки тебе купить и прочее, — сказал он.
— Помогал, — повторила я.
— То, что случилось между вами, лишний раз доказывает, что мы с тобой должны быть вместе, — сказал он.
— Вместе.
— Но я боялся, как и ты.
Боялась, подумала я, но не могла заставить себя в этом признаться.
— Что скажешь? — спросил он.
Как будто так легко ответить…
— Почему именно сейчас? — спросила я. — Почему ты рассказываешь мне все это именно сейчас?
— Из-за Хоуп, — ответил он.
Маркус рассказал мне, что Хоуп звонила ему не так давно — как раз после нашего тогдашнего разговора о том, почему Маркус перевернул все с ног на голову. Она позвонила ему, чтобы сказать, что в смерти ее брата он не виноват, и она устала выслушивать мои психованные извинения за то, что я не пускаю Маркуса в свою жизнь. Она позвонила ему, чтобы сказать: Джесс боится признаться самой себе в том, что он прав — она отталкивает парня, потому что цепенеет, едва он приближается к ней. Эти двое — Маркус и Хоуп — вовлекли в свои интриги Пепе и Бриджит. В основном же это дело рук Хоуп.
Вот почему она — моя самая близкая подруга, и всегда ею останется, не важно, сколько миль нас разделяет.
Я не помню, сколько минут простояла в ступоре, пока он не спросил: ты молчишь потому, что удивлена, или потому, что снова хочешь меня оттолкнуть?
— Ни то, ни другое, — ответила я. — Я молчу, потому что мы уже достаточно наговорились.
Кстати, сейчас ни о каком состоянии аффекта и речи не шло.
Вы знаете, я не могу описать в деталях все это — секс и все такое, — особенно если дело касается меня, я чувствую, что после всех этих одержимых разговоров, что я умру девственницей и все в мире занимаются этим, кроме меня, и что мне надо дождаться нужного времени и нужного человека, и я наконец-то скажу, чтобы успокоиться окончательно:
Это стоило того, чтобы ждать.
Черт побери, стоило.
Перед тем как соскользнуть в сон, я широко открыла глаза и внезапно вспомнила, что должна задать ему один вопрос:
— Маркус?